Когда отступают ангелы

На семи рублях пятидесяти копейках в дверь позвонили. Мосин не отреагировал. И только когда тяжелая деревянная крышка опустилась на кювету с фиксажем, скрыв от посторонних глаз левую продукцию, он распрямил натруженный позвоночник и пошел открывать.

— Мосин, тебе не стыдно? — с порога спросил инженер-конструктор Лихошерст.

Мосин хлопнул себя по лбу, но затем, спохватившись, переложил ладонь на сердце.

— Валера! — страстно сказал он. — Честное слово, фотографировал. Но, понимаешь, пленку перекосило.

— Голову оторву, — ласково пообещал Лихошерст. Мосин обиделся.

— Правда перекосило… — И, понизив голос, поинтересовался: — Тебе пеньюар нужен?

— Не ношу, — сухо ответил инженер. — И не заговаривай мне зубы. Завтра утром стенгазета должна быть на стенде!

Мосин открыл «дипломат» и достал оттуда фирменный целлофановый пакет.

— Розовый. Английский, — сообщил он с надеждой. — У твоей жены какой размер?

Лихошерст насмешливо разглядывал неширокую мосинскую грудь, обтянутую бледно-голубой тенниской, на которой жуткая акула старательно разевала пасть, готовясь заглотить безмятежную красавицу в темных очках.

— Растленный ты тип, Мосин. Наживаться за счет редактора стенгазеты — все равно что грабить вдов и сирот. Если не секрет, откуда у тебя пеньюар?

Мосин смутился и пробормотал что-то о родственнике, приехавшем из Караганды.

— В общем, работай, — не дослушав, сказал Лихошерст. — И чтобы после обеда фотографии были, а то утоплю в проявителе.

Мосин закрыл за ним дверь и с минуту неприязненно смотрел на фирменный пакет. В списке тех, кому он собирался сбыть пеньюар, Лихошерст стоял последним. Надо же — так промахнуться! Интуиция говорила, что с руками оторвут, а вот поди ж ты…

Мосин меланхолично перебросал снимки в промывку и — делать нечего — пошел выполнять задание. Нужно было сфотографировать двор НИИ, причем так, чтобы беспорядок у дверей склада сразу бросался в глаза.

Он отснял пару кадров с близкого расстояния, потом попробовал захватить широкоугольником весь двор. Для этого пришлось отойти к самой стене и даже влезть в заросли обломанной сирени.

Где-то неподалеку задорный молодой голос что-то лихо выкрикивал. Звук, казалось, шел прямо из середины куста.

Мосин раздвинул ветки и обнаружил в стене дыру. Кричали на той стороне. Он заглянул в пролом и увидел там босого юношу в розовой кружевной рубашонке до пупа и защитного цвета шортах, который, ахая и взвизгивая, рубил кривой старинной саблей головы репейникам. Делал он это самозабвенно, но неуклюже. Метрах в сорока высилась рощица серебристых шестов разной высоты и торчали какие-то многоногие штативы. Мосин ахнул.

ЗА СТЕНОЙ, ПО СОСЕДСТВУ С НИМ, РАБОТАЛА КИНОГРУППА! И, СУДЯ ПО ОБОРУДОВАНИЮ, ИНОСТРАННАЯ.

Парень с саблей явно не репетировал, а развлекался. Предположение оказалось верным: на рубаку раздраженно заорали. Тот обернулся на крик и с индейским воплем принял оборонительную позицию. Тогда к нему подбежал технический работник в серебристой куртке и отобрал саблю.

Мосин рассмеялся. Легкомысленный статист ему понравился.

К сожалению, досмотреть, чем кончится конфликт, было некогда. Мосин вернулся в лабораторию, проявил пленку и решил, что, пока она сушится, стоит побывать за стеной. Поправил перед зеркалом волосы и, зачем-то прихватив «дипломат», вышел.

Вынув несколько расшатанных кирпичей, он довел пролом до нужных размеров и пролез на ту сторону.

Киношники работали на обширном пустыре, зеленом и ухоженном, как футбольное поле. Везде было понатыкано разной зарубежной техники, а в центре, как бы для контраста, громоздилась мрачная замшелая изба, возле которой отсвечивала медью огромная старинная пушка художественного литья. Видимо, снимали что-то историческое. Между двумя арбузными горами ядер, нервно оглаживая раскидистые усы, вышагивал длинный иностранный киноактер.

Мосин не интересовался историей. Но даже ему стало ясно: что-то они здесь напутали.

Во-первых, на иностранце был фрак, на антрацитовых плечах которого горели алые эполеты с золотой бахромой. Под правый эполет был пропущен ремень вполне современной офицерской портупеи, на которой непринужденно болтался обыкновенный плотницкий топор. Черные облегающие брюки были вправлены в яловые сапоги гармошкой. Когда же киноактер снял кивер и солнце приветливо заиграло на его смуглом бритом черепе, Мосин окончательно разинул рот и начал подбираться поближе. «Комедию снимают», — догадался он.

Его хлопнули по плечу. Мосин вздрогнул и обнаружил, что стоит рядом с давешним статистом в розовой кружевной рубашонке.

— Денис Давыдов! — восхищенно поделился парень, кивнув в сторону актера. — А?!

Сказано это было без акцента, и Мосин заморгал. Неужели переводчик? Он в смятении покосился на рубашонку и заметил в пальцах у собеседника тонкую длинную сигарету с черным фильтром. Это уже был повод для знакомства, и Мосин выхватил зажигалку. Со второго щелчка она высунула неопрятный коптящий язычок. Парень вытаращил глаза.

— О-о, — потрясенно сказал он и робко потянулся к зажигалке, но тут же, отдернув руку, по-детски трогательно прикусил кончики пальцев.