Когда падают листья...

— Беглый он, господин септ-велитель. Завербовали его вяток назад в армию, подписали контракт…

— Брехня! — громко перебил его паренек, и, отвлекшись, пропустил удар в живот.

Отлетев к стене, он застонал, но быстро пришел в себя и поднялся, уже не безоружный — в руке была кочерга, которой служка не далее, чем пять волн назад, помешивал поленья в камине.

— Что, теперь кулаками махать кишка тонка?

— Тьфу ты! — один из вербовщиков сплюнул, — а может, и дьябол с ним, а? Он же чокнутый!

— Как ты меня назвал?! — Мальчишка возмутился, — а ну, подходи по одному! Живым не дамся!

"А ведь действительно, не дастся, — мрачно подумал Дарен, почесывая небритый подбородок и продолжая наблюдать, — чокнутый".

— Ага, паршивец, попался! — Кочерга отлетела в сторону. — Сейчас мы тебя научим уважать старших!

Один войник заломил белобрысому руки за спину, а второй, не церемонясь, стал наносить удары один за другим, раскрашивая лицо ему лицо и живот.

— Хватит. — Дарена никто не услышал; тогда он подошел ближе и, мертвой хваткой вцепившись в занесенный кулак, повысил голос: — Я сказал: хватит!

Драка прекратилась. Гудящий зал притих, ожидая продолжения действия.

— Но, господин септ-велитель, контракт…

Дарен нахмурился и, поглядев на взбешенные глаза мальчишки, досадливо бросил:

— Чхал я на ваш контракт. Сколько он вам должен?

Войники переглянулись.

— Сколько?

— Н-но… господин септ-велитель…

— Значит, нисколько, — подвел черту Дарен и добавил: — этот цыпленок — не того полета птица, чтобы за ним войников посылать. Одумается — сам придет. Не одумается… Ну и дорога ему на дьяболовы пашни.

Войники, скривившись, отдали честь, не желая спорить со старшим по званию, и быстро убрались восвояси.

Парнишка торопливо растер конечности, прошипел пару ругательств и ринулся к выходу.

— Эй, а спасибо?! — возмущенно крикнул ему вслед Дарен.

— Засунь себе свое "спасибо" в задницу! — громко пожелали ему из-за двери.

Путник с полволны апатично рассуждал, стоит ли ему догнать хама и наподдать ему, потом все же решил, что с того на сегодня и так хватит, и отправился на свое место. Помещение снова зажужжало трупными мухами, обсуждая произошедшее. Однако, доесть спокойно ему и в этот раз не дали.

— Э… господин мерцернарий, кружка и миска стоят стрибрянную полушку, — хозяин неуверенно топтался рядом со столом.

— А я-то тут каким боком? — буркнул Дарен недружелюбно, засовывая в рот порцию еды.

— Ну, как же… Вы ведь вступились за пацана, а значит…

Войник спокойно прожевал мясо, запил бирой, вытер пену с губ и поинтересовался:

— И что же, по-твоему, это значит?

— Заплатить надобно! — Хозяин кивнул двум вышибалам и тут же, ободренный, подбоченился, — ежели каждый, уходя, будет бить по кружке и по миске, то так и гостильню по бревнышку позднее разберут!

Чего греха таить, путник прекрасно понимал его, но — дьябол! — понимание вовсе не означало того, что Дар горел желанием высыпать все золото в кормушку хозяина. Почему он должен раскошеливаться за какого-то оборванца с улицы?! Он грубо впихнул полушку в протянутую ладонь, схватил ключ от комнаты и стрелой взлетел наверх по лестнице.

На улице, будто подражая его мыслям, снова разревелось небо, покрывая землю тонкой пленкой воды. Молнии вспыхивали фиолетовыми факелами, бил в огромный, перетянутый кожей, барабан гром, вытягивал свою заунывную песню горемыка-ветер, брехали и звенели цепями разволновавшиеся собаки.

Дарен долго ворочался на жесткой кровати: сон не спешил забрать его в свое туманное царство. А когда, наконец, забрал, то путник сильно пожалел об этом: такая несусветная муть ему снилась.

Броня уныло заржал в конюшне, перепугав до смерти задремавшего паренька-конюшего, и испуганно застриг ушами.

Конь чувствовал, что грядут перемены.

И ему эти перемены категорически не нравились.

Говорят, что природа всегда чувствует место разрыва и стремится заполнить его, меняясь. Если стало слишком мягко, природа отрастит отравленные иглы, а если слишком жестко — станет теплым безобидным пледом. А осень всегда была самой старшей и мудрой. Она первой замечала изъяны.

Осень серчала.

Осень менялась.

Осень выкраивала свою новую суть заново на белоснежной канве мироздания. Изменения уже витали в воздухе, как летний розовый запах, были едва уловимы, как два серых стежка на белой простыни.

ГЛАВА 2 ТЕНЬ ВОСПОМИНАНИЙ

О, это небо, что шеи вокруг,

этот блуд,

Что пройдет по рукам — это

солнце привяжут к ногам…

И обратный, плацкартный,

тебя не заметивший милый

с запахом моря.

Веня Дыркин