Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Конечно, проблема, с которой столкнулась его администрация, состояла в том, чтобы поддерживать реформы в Восточной Европе и при этом не заходить слишком далеко и не забегать вперед, дабы не спровоцировать беспорядки и даже реакцию. Сложные экономические преобразования легко могли породить инфляцию, безработицу и нехватку продовольствия – и любое из этих зол могло вынудить ориентированных на реформы лидеров повернуть вспять. Кроме всего прочего, Буш хотел избежать возможной ответной советской реакции – в стиле 1953, 1956 и 1968 гг. Ключом к успешным изменениям в советском блоке была советская уступчивость, и Буш намеревался облегчить Горбачеву обеспечение этого. «Мы здесь не для того, чтобы дразнить Горбачева, – говорил он репортерам. – Как раз наоборот – поддержать все те реформы, которые он защищает, и новые реформы»[281].

С этими свежими впечатлениями от революционных изменений Буш прибыл в город, поглощенный празднованием революции. 14 июля 1989 г. исполнялось двести лет со дня взятия Бастилии, с чего начались четверть века шатаний Франции от политики в интересах народа до имперской автократии. Французский президент Франсуа Миттеран был намерен произвести впечатление на гостей со всего света экстравагантным празднованием французского величия – и своим собственным почти королевским положением. Впрочем, принимая во внимание драматические события в Восточной Европе, французская историческая церемония в июле 1989 г. действительно имела особый резонанс.

Сразу после прилета Буша отвезли на площадь Трокадеро напротив Эйфелевой башни. Он сидел в одном ряду с лидерами шести ведущих индустриальных стран и с более чем двадцатью лидерами развивающихся стран Африки, Азии и Америки и принял участие в церемонии в память о принятии в 1789 г. Декларации прав человека. Актеры зачитывали выдержки из Декларации и цитировали лидеров революции, высеченные в камне статьи документа были украшены гирляндами цветов, а в голубое парижское небо выпустили полтысячи голубей. Замысел Миттерана был очевидным: французскую революцию следовало помнить не за потоки пролитой крови, а за провозглашение вечных ценностей: свободы, равенства, братства. За всем этим последовал прием в совершенно новом, огромном, сверкающем здании Оперы на площади Бастилии, построенном на том самом месте, где когда-то стояла королевская тюрьма. А утром следующего дня два десятка особых гостей вместе с лидерами стран G7 Миттеран пригласил присутствовать на военном параде на Елисейских полях в честь Дня Бастилии, который французский президент постарался превратить в масштабную демонстрацию французской военной доблести. В скрытом посыле всего этого нельзя было усомниться: Пятая республика все еще является державой глобального уровня. Глядя на 300 танков, 5 тыс. солдат и тактические ядерные ракеты, двигающиеся по Большим бульварам Парижа, Скоукрофт не мог не вспомнить советские парады на 9 мая.

Друзья Миттерана из третьего мира по-настоящему раздражали американцев. Помимо всего прочего, экономический саммит G7 в Париже готовился специально для того, чтобы рассмотреть неотложные вопросы смягчения бремени выплаты долгов и состояние глобальной окружающей среды. Делегация США совершенно не желала, чтобы саммит G7 превратился в спонтанную встречу Север–Юг на полях французского национального юбилея, и особенно потому, что страны-должники уже и так привлекли к себе внимание в Париже, обратившись с предложением списать долги странам третьего мира на сумму 1,3 трлн долл. В Белом доме опасались, что на такой внезапной встрече кредиторов и должников, за которую выступала Франция, «Юг» выступит единым блоком и облечет свои требования к «Северу» в форму «репараций» за годы колониальной «эксплуатации», изложенную с использованием марксистско-ленинской риторики. И вообще, США были решительно против коллективных действий должников. С их точки зрения проблемы долгов должны решаться в прямых двусторонних переговорах между странами, и именно в этом контексте Америка объявила о краткосрочном займе для страны-соседки Мексики на сумму 1–2 млрд долл. и обозначила такую же возможность для Польши[282].