Когда пируют львы. И грянул гром

Наконец путь ему преградил ревущий, бурлящий от дождя Бабуинов ручей. Гаррик остановился на берегу; мелкий дождь хлестал ему в лицо.

– Почему я… ну почему всегда я? – громко жаловался он темноте.

И вдруг на него снова накатила волна, несущая облегчение, мощная, как и поток, клокочущий внизу перед ним. Он снова ощутил в черепе, за глазами, биение мягких крыльев мотылька. Теплая серая волна сомкнулась над ним, и он упал коленями прямо в грязь.

32

Шон взял с собой совсем мало: одеяло в скатку, винтовку и сменную лошадь. Дорогу к краалю Мбежане он терял в темноте дважды, но оба раза лошадь сама находила путь. Из толстых стеблей травы Мбежане построил себе большую круглую хижину в отдалении от жилищ остальных слуг, ведь он был зулус не простой, а царской крови. Когда Шон наконец добрался до нее, несколько минут за стенкой слышалась какая-то возня и сонное бормотание, и только потом на крики Шона вышел завернутый в одеяло по плечи Мбежане со старой парафиновой лампой в руке.

– В чем дело, нкози?

– Я уезжаю, Мбежане.

– Куда?

– Куда глаза глядят. Едешь со мной?

– Сейчас, принесу копья, – сказал Мбежане.

Когда добрались до Ледибурга, старик Пай еще сидел в своем кабинете позади банка. Он пересчитывал соверены, ставя их аккуратными золотыми столбиками, и пальцы его касались монет так же нежно, как они касаются тела любимой женщины. Стоило Шону плечом открыть дверь, как хозяин быстро протянул руку к открытому сбоку ящику стола.

– Вот это совсем ни к чему, – сказал Шон, и Пай с виноватым видом убрал руку от пистолета.

– Боже мой! Я и не узнал тебя, мой мальчик! – воскликнул он.

– Сколько у меня на счете? – Шон опустил обмен любезностями и перешел сразу к делу.

– Сегодня банк уже не работает.

– Послушайте, мистер Пай, я очень тороплюсь. Сколько у меня на счете?

Пай выбрался из кресла и подошел к большому железному сейфу. Закрывая его собой, он набрал комбинацию и раскрыл дверцу. Осторожно достал журнал и положил на стол.

– Картер… Клёт… ага, Кортни… – бормотал он, переворачивая страницы. – Так, Ада, Гаррик, Шон. Вот они. Значит, так: тысяча двести девяносто шесть фунтов и восемьдесят восемь пенсов; счета магазина за последний месяц, разумеется, еще не оплачены.

– Будем считать, тысяча двести, – сказал Шон. – Я хочу получить их немедленно, а пока вы считаете, дайте мне перо и бумагу.

– Пожалуйста, все на столе.

Шон уселся за стол, сдвинул в сторону столбики золотых монет, окунул перо в чернильницу и стал писать. Закончив, поднял голову и посмотрел на старика Пая:

– Прошу вас заверить мою подпись.

Пай взял документ и принялся читать. Когда прочитал до конца, лицо его обмякло от удивления.

– Свою долю Теунис-Крааля и все стада ты отдаешь первенцу своего брата! – воскликнул он.

– Все верно, подписывайте.

– Да ты с ума сошел! – запротестовал Пай. – Ты отказываешься от целого состояния! Подумай хорошенько, подумай о своем будущем! А я-то надеялся, что вы с Одри… – Он не закончил фразу. – Не глупи, парень.

– Пожалуйста, подпишите, мистер Пай, – стоял на своем Шон.

Банкир, бормоча что-то под нос, быстро подписал бумагу.

– Благодарю вас.

Сложив документ, Шон сунул его в конверт, запечатал и убрал во внутренний карман плаща.

– Где же мои деньги? – спросил он.

Пай с отвращением подтолкнул к нему холщовую сумку. С дураками он не хотел иметь никакого дела.

– Пересчитай, – промычал он.

– Я вам верю, – сказал Шон и подписал расписку.

Шон направил лошадь мимо торговых загонов, вверх по склону и дальше по дороге на Питермарицбург. Мбежане бежал рядом с его стременем, ведя на поводу сменную лошадь.

Наверху подъема Шон остановился. Ветер разогнал облака, и земли достиг звездный свет. Внизу раскинулся город, в домах кое-где светились окна.

«Эх, с Адой не попрощался», – подумал Шон.

Он перевел взгляд в долину, туда, где находился Теунис-Крааль. Там царила тьма – ни огонька не было заметно. Шон притронулся к конверту во внутреннем кармане плаща.

– Отправлю из Питермарицбурга, – проговорил он вслух.

– Нкози? – не понял Мбежане.

– Я сказал: дорога длинная, пора ехать.

– Да, – не стал спорить Мбежане, – пора ехать.

Часть вторая Витватерсранд

1

От Питермарицбурга они повернули на север и по открытой всем ветрам, заросшей высокими травами равнине стали неуклонно подниматься к горам. На третий день на фоне неба показались вершины Дракенсберга, выщербленные и черные, как зубы старой акулы.

Похолодало, и Мбежане, закутавшись в кароссу[21], плелся далеко позади. Миновав Питермарицбург, они не обменялись и парой дюжин слов. Шон все о чем-то думал, и Мбежане, зная, что в такие минуты его лучше не трогать, благоразумно держался в сторонке. Он не обижался: человек, который покинул собственный дом и все свои стада, имеет право поразмышлять. У Мбежане была своя печаль – он тоже покинул дом, а в доме постель, а в постели одну аппетитную толстушку.