Когда плачет небо (СИ)

- Знаешь, это как в "Зимней вишне": "Какого цвета пальто-то? Да - дутое!" Так и у меня: "Какая марка у машины? Да - светлая!", - невесело ухмыльнулся Вовка, - Номера, она, естественно, не запомнила. Конечно, можно отправить запрос в таксопарки, но шансов мало. Во-первых, их сейчас, как червей после дождя, а во-вторых, где гарантия, что это был официальный заказ? Может быть просто поймал на улице попутку. Ищи ее теперь свищи!

- Погодите-погодите, что-то не сходится, - Королев помотал головой, - Если Погодин говорит, что Витковскую убили между часом и двумя, а этот пассажир подъехал к дому в начале третьего, то это значит, что...

- Ничего это не значит, майор, - с досадой проговорил Емельяненко. - Здесь может быть все, что угодно, тем более заключение экспертов было только предварительное. Надо ждать точного результата.

- А больше эта твоя свидетельница ничего не заметила?

- Не-а, - покачал головой Вовка, - Говорит, что почти сразу после этого ушла домой.

На столе судорожно задергался телефон.

- Алло, да, Ромка, привет! А ты где? Ну, ладно, тогда завтра увидимся. Пока.

Королев нажал "отбой" и сунул аппарат в карман рубашки.

- Ну, что там?

- Как я и предполагал. Егоров только что сел в автобус, который прибудет на Выхино около полуночи. Давайте так. Утром выслушаем Ромку, потом я встречусь с Титовым, а ты, Леха, дуй в издательство. Узнай, как можно больше о том, с кем Витковская плотно контактировала, с кем ругалась-мирилась и так далее. Особенно в последнее время.

- А я?

- А ты, Вовка, как и договаривались, работаешь по машине. Обзвони все таксопарки, может быть кто-то выполнял нужный нам заказ.

- Как всегда: поди туда не знаю куда, найди то, не знаю, что, - буркнул Емельяненко, собирая кружки и с грохотом составляя их на тумбочку.

- Возражения не принимаются, капитан, - резюмировал Королев. - А раз так, то поехали-ка по домам, а то мне в отличие от вас, еще за город тащиться.

***

Кудринский городской дом инвалидов находился в одном из окраинных районов и помещался в старом обветшавшем кирпичном здании, построенном в середине прошлого века. Его стены, казалось, намертво впитали в себя запахи болезни, одиночества и смерти. Это место предназначалось для уже никому не нужных родителей и родственников. Именно сюда, в эту обитель скорби и старости дети и внуки привозили умирать своих матерей, отцов, бабушек... "Знаешь, тетя Люда (Маша, Аня), это все для твоего же блага! Здесь у тебя появится очень много друзей и знакомых твоего возраста, здесь о тебе будут заботится и в любое время окажут медицинскую помощь. А мы непременно будем навещать тебя, а когда тебе станет лучше, - а это обязательно случится! - мы вновь заберем тебя домой!"

На деле же это означало: "Мне надоело возится с тобой! Мне осточертело менять вонючие простыни и подгузники, вытирать слюни, кормить с ложечки и выталкивать каждый день на балкон твою уродливую неповоротливую коляску. Я не хочу больше оплачивать приходящую санитарку и совать в ее карманы мятые купюры. Ты занимаешь квартиру, в которой вполне могут жить мои дети, им она нужнее".

Софья Васильевна закончила обход и с облегчением опустилась на кушетку в сестринской. День сегодня выдался не простой. Скончался во сне Петр Николаевич из третьего блока. Это был тихий незаметный человек, никогда и никому не доставлявший хлопот.

Софья Васильевна Кармухина всю свою жизнь проработала здесь на должности старшей медсестры, и давно уже привыкла к смерти, которая была здесь частой гостьей. Но она не переставала удивляться тому, как эти брошенные, никому не нужные, безнадежно больные люди умели цепляться за жизнь. До последнего вздоха, до последнего мгновения...

Софья Васильевна жалела их всех, и принимала такими, какими они были, часами выслушивая повторяющиеся раз от раза истории их судеб. Каждый раз, когда кто-то из ее подопечных отправлялся в мир иной, она шла в церковь и ставила свечку за помин души. Камнем на сердце лежала необъяснимая боль, - за тех, кого никто не помянет, за тех, кого никто никогда не вспомнит. А еще она всей душой ненавидела их здоровых, деловитых родственников. Иногда они, веселые, румяные, приходили сюда, многозначительно подмигивая, совали деньги нянечкам, врачам и медсестрам, проводили со стариками положенные полчаса и с облегчением отправлялись обратно, в свою сытую безбедную жизнь. Надежда бабушек и дедушек на то, что их наконец, заберут обратно домой улетучивалась, как дым, в который раз сменяясь отчаянием, слезами, тоской и ожиданием конца.