Я нежно прижимаюсь к ее лбу своим и, не знаю, почему, но на моем лице появляется улыбка. Она опускает глаза и начинает смеяться.
Еще один гудок.
— Чтоб его черти взяли! — снова ругаюсь я, качая головой. Если бы дорога была достаточно широкой, я просто махнул бы ему, чтобы объезжал. — Мы можем продолжить это позже? — спрашиваю я, все еще пропуская пряди ее волос сквозь пальцы. Ее глаза встречаются с моими, и сначала она просто улыбается, а затем кивает. — Хорошо, — говорю я, словно пытаюсь этим словом приободрить себя, убедить себя, что на самом деле смогу отпустить эту девушку и вернуть свою задницу за руль, хотя готов дать себе пинка даже за одну подобную мысль. — Хорошо, — снова повторяю я перед тем, как вернуться на водительское сиденье и оставить ее в покое. Просто, чтобы успокоить парня позади нас. Но меня он не слишком волнует. На самом деле, думаю, что до сих пор молча проклинал бы его имя — кем бы о ни был — если бы не она. Я смотрю на Эшли. Она проводит пальцами по волосам и сжимает губы. Поймав мой взгляд, улыбается.
Черт, я люблю ее… и ее нежные губы… и ее гладкую кожу… и ее длинные спутанные волосы.
***
— Ну вот, мы и на месте, — говорю я, съезжая с окружной трассы на дорогу, ведущую к дому моих родителей.
— Уже?
— Эй, — говорю я, привлекая к себе ее внимание, — ты им понравишься.
Она глубоко вдыхает и слегка улыбается, пока мы едем по дороге. Примерно минуту спустя мы выбираемся из машины и входим внутрь. Зайдя в дом, я зову маму и папу, но никто не откликается.
— Ну, они точно здесь, — говорю я, — просто не знаю, где конкретно. Они появятся. А для начала, давай займемся грибами.
Мы порезали и помыли грибы, обваляли их в муке и несколько минут обжаривали на сковороде.
— Ну вот, — говорю я, кладя жареные кусочки грибов между двумя кусками белого хлеба. — Твой первый сэндвич с жареными сморчками.
— Постой, ты ничего сюда не добавишь?
Я покачал головой.
— Неа. Без всего вкуснее.
Она улыбается и кивает.
— Без всего вкуснее, — повторяет она и берет сэндвич. Смотрит на меня, потом на сэндвич, а затем откусывает. Не знаю, почему, но я внезапно начинаю нервничать. У меня нет ни одного объяснения тому, почему мне так сильно хочется, чтобы ей понравился этот дурацкий бутерброд. Она недолго жует, а затем закрывает глаза и сглатывает. Когда же она снова открывает глаза и смотрит на меня, я просто не могу этого больше вынести.
— Ну, скажи же мне, женщина! Разве это не самый лучший сэндвич из всех, что ты пробовала?
Она смеется, а затем, наконец, кивает.