Когда под ногами бездна

Сама Элизабет называла все три книги «шарлатанским снадобьем для эмоционально незрелых натур», однако к «Лестнице» относилась с грустной нежностью, потому что писала ее, не сознавая, как мало знает о предмете. Она сказала об этом Рейчел, когда той исполнилось десять лет. В один прекрасный день тем же летом, нагрузившись несколькими коктейлями – был уже вечер, – она объяснила дочери:

– Человек – это то, что он о себе рассказывает, а рассказывает он по большей части неправду. Не надо копать слишком глубоко. Если ты уличишь кого-то во лжи, это унизит вас обоих. Легче жить, принимая вранье.

Затем мать поцеловала дочь в лоб, потрепала по щеке и сказала, что у нее все будет хорошо.

Когда «Лестницу» опубликовали, Рейчел было семь лет. Она помнила шквал телефонных звонков, бесконечные разъезды, сигареты, которые вновь стала курить мать, и эту новую ауру утонченного шика, смешанного с отчаянием. Самой Рейчел, как она помнила, смутно казалось, что ее мать, никогда не знавшая настоящего счастья, на пике успеха стала еще несчастнее. Годы спустя Рейчел стала подозревать, что слава и деньги лишили мать возможности оправдывать свое плохое настроение. Она блестяще анализировала чужие проблемы, но была неспособна поставить диагноз самой себе и всю жизнь пыталась справиться с проблемами, которые рождались, крепли, жили и умирали внутри ее. Рейчел, конечно, не понимала всего этого в свои семь лет – как и в семнадцать. Она видела только, что мать несчастна, и тоже чувствовала себя несчастной.

Мужа Рейчел застрелила на борту катера, в бостонской гавани. Несколько секунд – семь, восемь, десять? – он стоял на палубе, а затем свалился в море за кормой.

Но в эти последние секунды в его глазах мелькнула целая гамма чувств. Отчаяние. Жалость к себе. Ужас. Ощущение беспредельного одиночества, которое скинуло с него лет тридцать, превратив прямо на глазах Рейчел в десятилетнего мальчугана. И разумеется, возмущение. И гнев.

И охватившая его яростная решимость: хотя из моего сердца льется кровь, стекающая с подставленной руки, все обойдется, со мной не случится ничего страшного. Он ведь сильный человек, который сам создал все, что имело для него значение, и сможет преодолеть и это.

А затем обескураживающее понимание: нет, не сможет.

Он посмотрел прямо на нее, и в глазах его было самое невероятное чувство, вытеснившее все остальные.

Любовь.

Нет, это невозможно.

И все же…

Никакого сомнения. Необузданная, беспомощная, чистая любовь. Расцветая, она брызжет вместе с его кровью.