Когда под ногами бездна

Завсегдатаи, начинавшие пить днем и высмеивавшие привычку мешать пиво «Пабст блу риббон» или «Гансетт» с чем-нибудь другим, редко смотрели шестичасовые новости. Люди помоложе тоже не смотрели новости в прямом эфире, но могли записать их на цифровое устройство или просмотреть видео позже на своем ноутбуке. И несомненно, они регулярно заглядывали на YouTube. Прошлой осенью ролик с оскандалившейся Рейчел распространился, как эпидемия, по экранам телевизоров. В первые двенадцать часов поступило восемьдесят тысяч звонков от телезрителей; в течение суток показали семь повторов, а также мэш-ап с Рейчел, которая моргала, обливалась потом, заикалась, ловила ртом воздух. Фоном поставили песню Бейонсе «Пьяная любовь»[27] в новой аранжировке. Так все и поняли: пьяная журналистка отпустила тормоза во время прямого эфира из Порт-о-Пренса. Через тридцать шесть часов было прислано уже двести семьдесят тысяч отзывов на ролик.

Немногочисленные друзья, оставшиеся у Рейчел, убеждали ее, что она, скорее всего, преувеличивает количество людей, узнававших ее на улице. В эпоху вирусных видео, когда людям необходима постоянная смена впечатлений, говорили они, все эти материалы смотрят миллионы, а запоминают немногие.

Но по логике вещей, из присутствовавших в баре людей моложе тридцати пяти половина видела ролик. Конечно, они могли быть в то время пьяны или удолбаны, и тогда женщина в бейсболке и с газетой в руках, вероятно, не пробудила бы у них никаких ассоциаций. Но некоторые могли смотреть телевизор в трезвом виде и обладать хорошей памятью.

Бросая короткие взгляды на окружающих, она оценила обстановку. Две офисные работницы потягивают мартини с добавкой чего-то розового; пять маклеров или брокеров смотрят какой-то матч в телевизоре, висящем над ними, и стучат по стойке пивными кружками и кулаками; несколько технарей обоего пола, примерно тридцатилетних, которые горбятся даже в подпитии; наконец, ухоженная пара лет тридцати с небольшим. Мужчина явно перебрал, женщина раздражена и чуть испугана. Они сидели ближе всех к Рейчел – на четыре места правее нее. Вдруг две ножки одного из табуретов приподнялись в воздух, и он едва не стукнулся о два других.

– О господи, хватит уже, – произнесла женщина с тем же испугом и раздражением, которые читались в ее глазах.

– Успокойся на хрен, грязная долбаная сука, – откликнулся ее кавалер и поправил табурет.

Рейчел случайно встретилась взглядом с ним, затем с его подругой, и все сделали вид, что ничего не произошло.

Она допила водку и подумала, что зря приперлась сюда. Страх перед людьми, которые наблюдали ее срыв в шестичасовых новостях, заставил ее забыть о страхе перед людьми вообще, о постоянно крепчающей фобии, размах которой она только начала осознавать. После суда надо было сразу возвращаться домой. Что занесло ее в этот бар? О господи. Воробей забил крыльями. Пока еще не слишком судорожно и не слишком яростно, нет – но все сильнее и сильнее. Сердце Рейчел словно болталось в груди, подвешенное на кровеносных тросах. Глаза всех посетителей обратились на нее, и сзади кто-то явственно прошептал:

– Та самая журналистка.

Она положила десятидолларовую банкноту на стойку, радуясь тому, что в кармане нашлись деньги: ждать сдачи не было сил. Она не могла больше ни секунды сидеть на этом табурете. Горло сжалось, в уголках глаз все помутнело. Рейчел начала вставать, но бармен вдруг поставил перед ней рюмку водки:

– Один из джентльменов просил вас принять вот это.

Мужчины в костюмах, сидевшие у противоположного конца стойки, наблюдали за ней. У них был вид старых друзей-насильников. Всем было лет тридцать – тридцать пять, глаза у каждого выглядели слишком маленькими и одновременно слишком блестящими. Самый высокий кивнул Рейчел в знак того, что узнал ее, и приподнял бокал.

– Этот? – спросила она бармена.

– Нет, – ответил он, оглянувшись, – не из этой компании. – Он окинул взглядом зал. – Тот, должно быть, вышел.

– Передайте ему, что я благодарю его, но…

Вот черт! К ней приближался пьяный сосед, едва не опрокинувший табурет. Он подходил с видом ведущего телеигры и указывал на Рейчел, словно она выиграла небольшой гарнитур для столовой. Его раздраженная и испуганная подруга куда-то исчезла. Чем ближе он подходил, тем менее привлекательной становилась его внешность. Нет, фигура оставалась все той же, двигался он со своей особой грацией, роскошная темная шевелюра оставалась на месте, как и широкая белозубая улыбка, – все это входило в перманентный набор. Шоколадные, как английская ириска, глаза ярко блестели, но в глубине их скрывалась жестокость. Самолюбивая, нерассуждающая жестокость.

Она видела такие глаза раньше. У Феликса Браунера, у Жозюэ Даслюса. У многообещающих юнцов и больших шишек. У самодовольных хищников.

– Приношу свои извинения.

– За что?

– За мою подругу. Теперь уже бывшую подругу. Это давно назревало. Она обожает поскандалить. Причем на пустом месте.

– Просто ее беспокоило, что вы слишком много выпили.

«Зачем ты разговариваешь с ним? Уходи».

Он широко раскинул руки: