Когда поют сверчки

Я ждал этого вопроса и заранее прикинул, сколько погонных футов досок и бревен мы сможем получить в конечном итоге. Цены на старое, выдержанное дерево я тоже знал очень хорошо и мог с легкостью назвать более или менее точную цифру, однако мне не хотелось чрезмерно ее обнадеживать, поэтому я решил ориентироваться на минимум. На самый, так сказать, минимальный минимум.

– Думаю, тысяч двадцать – двадцать пять, – сказал я.

На том конце линии воцарилась потрясенная тишина, потом Синди воскликнула:

– Ух ты! Во это да!

– На самом деле, – добавил я, – окончательная сумма будет зависеть от того, в каком состоянии брус, из которого сделаны каркас и стропила. Если они не подгнили и не тронуты жучком, каждое бревно можно будет продать тысячи за полторы – за две, но, в каком они состоянии, я пока сказать не готов. Чтобы до них добраться, нам надо сначала покончить с досками.

– Ну хорошо… Да, вам что-нибудь нужно?..

– Нет, – ответил я, прилепляя на место кожу на лопнувшей мозоли. – Чарли поет мне дифирамбы, так что у нас, можно сказать, все прекрасно.

Я дал отбой, и Чарли тут же прекратил делать вид, будто он не подслушивает.

– Эй, Портняжка…

– Чего?

– Как… как все тут выглядит?

– Ну… – протянул я, оглядываясь по сторонам, – мы с тобой в самом центре небольшой поляны, окруженной сотней или около того огромных пекановых деревьев. Когда-то они, должно быть, давали немало орехов, но сейчас большинство из них засохли.

– А они… высажены рядами?

– Да, а что?

– И эти ряды прямые, ровные?

– Более или менее.

– Я имел в виду: как далеко ты можешь видеть в просвет между ближайшими рядами?

– Ярдов на двести, может, чуть дальше.

Чарли поднялся, подтянул ремень, перевязал потуже шнурки кроссовок и повернулся ко мне.

– Я хотел бы пробежаться, – заявил он. – Как можно быстрее и как можно дальше – столько, сколько смогу… В общем, пока сил хватит.

– Прямо сейчас? – удивился я. Я чувствовал себя достаточно усталым, и мне было не до побегушек.

– Да. Но если ты не хочешь, я сам…

Я понял, что он говорит серьезно. Поднявшись, я подобрал тонкую рейку, за которую Чарли мог бы держаться во время бега. Протянув ему один конец, я скомандовал:

– Сделай полшага влево и повернись.

Чарли повиновался.

– Если побежишь прямо, то ни на что не наткнешься на протяжении примерно полумили.

– А когда я пробегу эти полмили?

– Гм-м… – Прищурившись, я всмотрелся вдаль. – Если разгонишься как следует, тебя разрежет напополам что-то вроде проволочной изгороди.

– А какая там проволока – колючая или гладкая?

Я покачал головой.

– Чарли, это же полмили!

Он ухмыльнулся и облизал губу.

– Как тебе кажется, ты сумеешь выдержать темп, не отстанешь?

– Не забывай, что я тоже буду держаться за палку, и, если мне покажется, что ты бежишь чересчур быстро, я всегда могу направить тебя в дерево потолще.

– О’кей, договорились. – Чарли принял позицию для высокого старта. – Смотри не отставай.

– Нет, погоди… – Я встал на одной линии с ним, ожидая, пока он покрепче схватится за соединяющую нас палку. – Это ты не отставай.

В следующее мгновение Чарли без всякого предупреждения сорвался с места и понесся вперед огромными плавными прыжками. При каждом шаге он как будто взлетал над землей, словно сила притяжения не имела над ним никакой власти или действовала на него слабее, чем на большинство людей. Его левая рука ходила вверх и вниз, словно поршень, а правой он сжимал палку, таща меня за собой как на буксире. Легкие Чарли работали ровно и мощно; я слышал его глубокое и мерное дыхание, напомнившее мне пыхтение взбирающегося в гору локомотива.

В сгущающихся сумерках я не успел рассмотреть его лицо. Когда же я поравнялся с ним, то увидел, что он широко улыбается.

Пока совсем не стемнело, мы успели восемь раз сбегать до проволочной изгороди и обратно.

Глава 38

На следующий день мы начали работу с рассветом. К полудню наш двухосный прицеп был наполовину полон, а я убедился, что названная мною Синди сумма была сильно занижена. На свободном рынке лесоматериалы из ядра сосны всегда стоили немало, но двухсотлетние доски, да еще в прекрасном состоянии, можно было продать за баснословную сумму.

К обеду третьего дня все хорошие доски были погружены в прицеп. Обрезки и брак мы сложили в кучу поблизости. Нам оставалось только разобрать каркас, связанный из толстых бревен и бруса. Я немного волновался, не зная, в каком они состоянии, но нам снова повезло: дерево было чистое, не тронутое ни гнилью, ни древоточцем (редкие сучки, засечки и небольшие щели не в счет – они только придают старому дереву особый характер). Бревен оказалось чуть не вдвое больше, чем виделось мне поначалу, и я начал бояться, что все они не поместятся в прицеп. В итоге влезло все, но нам понадобился еще один день на погрузку. Бревна были толстые и тяжелые, возиться с ними было нелегко, но мы не чувствовали усталости: каждое бревно было нам на вес золота – и я, и Чарли отлично знали, что такое дерево не только нигде не продается сейчас, его вообще больше не существует[68]. Наш груз можно было легко превратить в целую кучу денег, и мы это понимали.