Когда придет Большая Черепаха

Но не успевает она отойти от одного потрясения, как на нее обрушивается следующее: руку поднимает сам Драматург. Лулу впадает в отчаяние и опускает взгляд, чтобы скрыть слезы. Отто сжимает ее руку, как бы говоря: еще не все потеряно, крошка! Но как же не все? Ведь Драматург уже сказал свое слово, и никто не выступит против него.

– Шесть голосов, – эти слова девушка едва слышит. У нее в ушах стучит кровь, и Лулу боится, что просто упадет на глазах у всех.

А Наташа наверняка сейчас глядит на нее так… хотя нет, вряд ли, по ее лицу обычно нельзя ничего прочитать. Но внутри-то она точно ликует, что так легко одержала победу.

– Кто за «Там, внутри»? – спрашивает Драматург. Наверное, больше для порядка, потому что эти голоса все равно уже ничего не решают.

Лулу не смотрит, кто поднимает руки. Отто – тот, ясное дело, первый. Потом остальные. А потом вдруг повисает странная тишина, и девушка слышит голос подруги:

– Драматург, простите, вы, кажется, дважды проголосовали.

Она резко вскидывает голову, схватив приступ головокружения, но больше от волнения. Наташа улыбается как-то уж больно неуверенно. Все переглядываются, не понимая, что тут происходит, а Драматург, не опуская руки, говорит:

– Да, верно. Я отдал свой голос тебе. Но мне по-прежнему нравятся обе пьесы, и потому я хочу поддержать вас обеих.

– Но… – растерянно произносит первая актриса из труппы.

– Но как же мы тогда решим этот вопрос? – заканчивает за нее вторая.

– Вы не можете проголосовать два раза, так нельзя, – поддакивает актер.

– Товарищи, – Драматург, наконец, опускает руку, – мой голос, как вы знаете, идет за два, именно поэтому за мной всегда последнее слово. Но кто вам сказал, что я должен отдать оба за одного человека? И хватит делать вид, будто здесь нет нашего гостя, это невежливо, в конце концов!

Впервые за все время, старший переводит взгляд на Анджея. До этого момента он будто бы оставался за кулисами, а теперь не просто вышел на сцену, но и встал прямо под прожектором, приковав к себе взгляды публики. Чувство нереальности происходящего, которое преследовало Лулу с самого начала худсовета, усилилось стократно. Она пока не может сложить воедино все кусочки мозаики, но внутренний голос упрямо твердит, что само это собрание – один большой спектакль, а Драматург – его режиссер, и все это затевалось вовсе не ради голосования, а только ради единственного зрителя. Вернее, Анджея убедили, будто он – всего лишь зритель, тогда как ему было уготовано стать главным действующим лицом. Ведь, как ни крути, теперь его голос станет решающим. Вот только зачем все это нужно?..

– Анджей, – обращается Драматург к гостю с самой доброжелательной интонацией, хотя взгляд остается холодным и колючим, – а как ты думаешь, чья пьеса подходит лучше?

Гость моментально подбирается. До этого он выглядел вполне расслабленным. Теперь же смотрит на всех тем настороженным взглядом, под прицел которого попала Лулу, когда вошла в бокс.

– Я не компетентен в этом вопросе, – говорит он, глядя в глаза старшему.

– Но ты у нас – психолог, разве нет? – возражает тот, прищурившись. – Выскажи свое профессиональное мнение. Ведь обе эти пьесы имеют глубокий смысловой подтекст.

– Разумеется, – Анджей не спорит с очевидным. – Как и все пьесы Метерлинка. Я читал и другие. Они полны символов, а символы – это то, чем оперировала психология с момента ее зарождения как науки.

– Ты, конечно, имеешь в виду психоанализ.

– И его тоже. Но я не фрейдист, моя специализация – кризисная психология.

– Что ж, тем более, будет интересно услышать твои соображения. Ведь герои обеих пьес переживают глубокий кризис. А в основе кризиса лежит внутренний конфликт, который в итоге приводит людей в безвыходное положение. Как по-твоему, оно им таким кажется, или является таковым на самом деле?

– Кажется, – не задумываясь отвечает психолог, – безвыходных ситуаций не бывает. Выход есть всегда, а вот нравится он людям или нет – это уже другой вопрос.

– Тем не менее, – невозмутимо продолжает Драматург, – в момент кризиса люди слепы, не так ли? Как те самые слепые на берегу. Не видя выхода, они не видят надежды.

Анджей откидывается на спинку стула, не сводя взгляда с оппонента.

– Ну, скажем так, у слепых надежды куда больше, чем у той семьи, потерявшей дочь.

– Смерть стоит на пороге и там, и там.

– Не согласен. У семьи в доме уже вообще ничего нет. Их дочь и сестра – мертва. Когда и кто именно сообщит о случившемся, теперь не имеет значения. Какая разница, кто и как принесет смерть в твой дом – завернет ли в красивую упаковку или просто выложит на стол без обиняков? Старик и Незнакомец смотрят в лицо прошлому. Его не существует, а люди живут в иллюзии.

– Но в этой иллюзии и есть надежда, разве нет?

– Нет. Иллюзия не дает ничего, кроме обманчивого чувства безопасности.

– А у слепых и того нет. Они находятся вне приюта, в какой-то дикой части острова.

– Слепые сидят под маяком.

– Они его не видят.

– А и не надо, чтобы его видели они. Важно, чтобы видели их. Ученые все-таки еще могут посмотреть вниз и помочь бедолагам.