Когда приходит Андж

Они построили железную дорогу с мостом и туннелем, станцию с уютными двухэтажными домиками, посадили мультипликационные деревья, поезд тронулся, жужжа, проехал круг, гулом отметил мост над рекой, остановился, пассажиры высыпали на перрон, но вдруг из-под кресла, из-под черного дедушкиного кресла, вышла заводная кукла, шепча проклятия и размахивая руками, она схватила паровоз, сунула под юбку и убежала в сад, где устроила страшный суд над паровозом, пытая его, выламывая ему колеса, но Майя поймала и отшлепала злодейку. Так они играли до обеда, затем бабуля накормила обоих вкусным оранжевым борщом и отпустила погулять во двор.

— Туда! Туда! — указывал Андрей вниз, к берегам Шумки…

Как он любил ее — эти худые ноги и стремительные волевые движения, уничтожающие смысл платья. Он любил ее высокий звучный голос, каким, вероятно, поют сказочные морские сирены, ее жест частого пощелкивания пальцев, с которым она командовала над столом: дай мне вон-то, вон-это, будто разбрызгивая на скатерть огненную соль…

Они спустились по крутой деревянной лестнице, прошли под мостиком, связывавшим запад и восток поселка, и попали на большую зеленую поляну, где лежали в траве бревна, и в воздухе кувыркались золотые жуки, но главное — на высоких деревьях, тут и там, на ветвях сидели, размахивая ногами, и свистели во все свои легкие — соловьи.

Увидев Андрея и Майю, они неторопливо спустились, подошли и окружили их. То были взрослые мальчики, старшие друзья Майи — Джон, Вит, Тед и Пайл.

— Он… — тихо сказала Майя, наклонившись к Джону, и Джон медленно кивнул.

— Соловьи, — сказал Андрей.

— Сколько тебе лет? — спросил Пайл, и Андрей с достоинством показал ему полную раскрытую ладонь. Недавно перейдя пятилетний рубеж, он почувствовал себя взрослым — и потому, что уже не надо было унизительно поджимать большой палец, и потому, что тянучее, как бы растущее «четыре года» превратилось в состоятельное «пять лет». Загадочные числа старших казались недоступными, тонально звучали ниже: восемь Майи, десять, двенадцать, и даже совсем непостижимое четырнадцать — мальчиков, которых Андрей сразу принял и полюбил.

Все они жили на другом берегу реки и казались бы еще недоступнее, если бы Андрей знал, что там, на удачной солнечной стороне, расположились не старые жилища дряхлых умирающих НКВДистов, а процветающие загородные дачи современных КГБешников, румяных, гладких, пиджачных людей, которые летними вечерами, возвращаясь с электрички, бодро громыхали по мосту.

Были среди них отцы и дедушки его новых друзей, был среди них и отец Майи, которого Андрей боялся больше, чем других…

Человек, проходивший по мосту, несмотря на всю свою кажущуюся реальность, связанную с зудом электрички и каким-то конкретным домом на том берегу, из небытия появлялся и в небытие исчезал, будто весь смысл его существования заключался в том, чтобы громко протопать по доскам, посмотреть в сторону и поприветствовать поднятым портфелем.

Дом, где жила Майя, стоял прямо на берегу реки, вода бежала под самым карнизом, и можно было купаться, прыгая из окна, Андрей любил в Майе и эту ее удивительную черту — весь как бы вырезанный из одного куска камня, окруженный галереями и лестницами дом.

Иногда кто-то из мальчиков уезжал на несколько дней в город и возвращался другим, полным захватывающих рассказов из жизни городских дворов. Андрей любил мальчиков еще и за то, что они чудесно и неповторимо назывались, в то время как у него было обычное, часто звучащее имя: неведомого, геройски погибшего в стычке с бандитами милиционера-отца, также звали Андрей, и в соседнем доме, чуть ниже по деревянной лестнице, в доме с розовым вертлявым петушком на крыше, жил маленький, неуверенно на растопыренных ногах идущий — Андрей.

Впрочем, отцы, проходившие по мосту, кричали мальчикам их имена, и всего лишь — Женька, Витька, Толик и Павлик, но это были ненастоящие, придуманные взрослыми клички, а имя, свое неповторимое имя, человек выбирает себе сам.

Андж — так стал называться Андрей вскоре после знакомства с мальчиками. Андж, Андж, с замиранием сердца повторял он про себя…

Они играли в новые, удивительные игры, их увлекательные сюжеты были самыми изощренными образцами детского творчества, они использовали лучшие достижения детской мифологии и смело развивали ее.