Когда приходит Андж

Мэл схватил ее за лицо и стал трясти, как только слово ТЫ, вспыхнув, прозвучало неким собирательным ругательством. Последнюю фразу девчонка проговорила сквозь его пальцы, особенно запомнился ему (до конца жизни, теперь уж недолго) ее рот – смятый меж пальцами – темнокрасный клюв птицы… Внезапно Мэла отпустило и он почувствовал в своих глазах слезы.

– Прости меня, – плача, простонала Анжела.

– Да нет, – сказал Мэл. – Это ты – прости меня.

Он поцеловал ее. От языка к ладони пробежал тепленький импульс.

– Не надо сейчас, – проговорила Анжела.

– Почему же не сейчас, – шепнул Мэл, не отнимая губ.

Он чувствовал сопротивлявшуюся одежду и гладкую кожу под ней, все его существо превращалось в осязание, широкие полосы осязания двигались по телу Анжелы, она перестала бороться и, шепотом стеная, сама вырвалась из платья, поймала болтавшийся шнур лампы и выключила свет. Мэл услышал, как шлепнулись его тапочки на пол, и тут же подумал, что не успел запереть дверь, ужаснулся, и в этот момент, как порой радио сообщает время, стоит только вспомнить о часах, раздался стук, тройной четкий стук, похожий одновременно на код Стаканского и Мыши, сразу же, не дожидаясь ответа, кто-то приоткрыл дверь, линия света, как валиком, накатилась на ковер, Мэл замер, боясь повернуть голову, на ковре, в желтозеленой полосе почесались одна о другую длинные теневые ноги, выступил из темноты и покачался образ Анджа, Мэл продолжал медленно входить в девушку, прикрывая ей рот ладонью, некто постоял на пороге, притворил дверь и гулко, как каменный гость, пошел по коридору. Мэл освободился от боли, выдохнул воздух, шагнул и тихо запер дверь, тонко чувствуя каждый скользящий щелчок замка.

Анжела сидела на кровати, обхватив колени. В комнате дурно пахло. Мэл закурил и украдкой вытерся.

– Кто же тогда сегодня ночевал у меня? – продолжил он, с шумом выпустив дым сквозь сжатые губы.

– По-моему, мы с тобой сегодня ночевали вместе… Ах, ты опять об этом? – Анжела беспокойно посмотрела.

– Анжелла, – тихо сказал Мэл, подумав, что, наверно, в третий, или даже второй раз за эти десять дней называет ее по имени, поэтому неуверенно употребил двойное, если даже не тройное «л», – не приходи больше сюда… Точка.

– Точка? – растерянно спросила Анжела.

– Точка, – уже спокойно подтвердил Мэл.

Она демонстративно забычковала свою сигарету, стала медленно одеваться. Мэл подумал: неужели вот так правда уйдет, без истерик? – он с любопытством смотрел, как девушка застегнула свой черный лифчик, нетерпеливо с гримаской дернувшись, когда крючок сразу не попал в гнездо, как она с синтетическим потрескиванием, шорохом да искрами натянула через голову юбку и широко расправила ее, деловито убрала спереди назад и бросила (ладно, если сама прибежит – приму) тяжелые волосы, светлые – даже в этой темноте… Мэл, в общем-то больше любил темных женщин.

Двигаясь к двери, она проговорила с деланным безразличием: точка так точка.

Оставшись один, Мэл присел на полусогнутых ногах и потер ладонями, глядя, как в зеркале приседает и потирает ладонями голый бледный человек.

17

Мэл надел на два пальца пустую пачку «Явы», помахал, смял и зашвырнул в угол. Он оделся, намереваясь стрельнуть у соседей, но тут увидел на столе сиротливую папиросу, выпавшую из портсигара Анджа. Если Анжела действительно лишь вообразила себе старшего брата (подобное нередко бывает у восторженных дур) то, кем бы ни был этот человек, он имел какие-то цели, затевая свою игру. А вдруг он сумасшедший, подумал Мэл. Он смутно представлял себе, что это такое. Сумасшедшего он изобразил белой конвульсивной фигурой в дверном проеме, или тупой зобатой головой – слюна течет из уголка рта, бегают зрачки…

– Но ведь сумасшедший совсем не такой, – вдруг, как бы отшатнувшись, подумал Мэл. – У него нормальная внешность, он приходит и внимательно смотрит, сглатывая слюну, он вынашивает огромные жестокие идеи и время от времени действует. Иногда он действует только раз в жизни, далее гибнет или навсегда уходит в дурдом, и потому идея может быть беспредельной по замыслу, и он не боится расплаты, поскольку принимает ее как необходимость.

Мэл силился вспомнить, как выглядит Андж, но видел лишь гладкий эллипсоид головы, хотя плохое зрение научило его цепкой визуальной памяти… Но ведь должен же он как-то выглядеть, у него есть рот, нос, глаза – и Мэл представил себе глаза… Внешность не воссоздавалась, это был все тот же голый желтоватый овал, в котором при словах глаза, рот, появлялись зияющие черные дыры.