Когда приходит любовь

— Элеонора, Мерседес, Августа. — Он без запинки назвал еще несколько имен, как будто читал стихотворение, и тогда я рассказала ему о девушке, с которой я жила вместе в комнате, когда училась в колледже, девушке из Саванны с безупречными лодыжками и древним аметистом величиной с грецкий орех, который она носила на цепочке на шее. Она говорила на безукоризненном французском и своей милой улыбкой, показав длинные кошачьи зубки, могла уложить поклонников-студентов, как карточный домик. Если бы она была не такой красивой, а ее семейные деньги не такими древними, я уверена, что она каждый раз задирала бы свой вздернутый носик в моем присутствии. Но поскольку ее собственное социальное положение было неоспоримым, она могла позволить себе любить того, кто ей нравился. А я ей нравилась. Я это знала, потому что она говорила другим своим мелодичным, слегка хрипловатым голосом (наверное, приходилось много кричать, играя на поле в лакросс), свойственным всем будущим президентам компаний: «Корнелия — чудесная девушка!» Мне она тоже нравилась, потому что она была милой, а также потому, что от нее исходил золотистый свет, который падал на все вокруг, включая ее соседку по комнате величиной с муравья.

Но через пару недель она решила, что мое имя слишком вычурное, и стала придумывать производное имя от моего.

— Ну, совершенно очевидно, что… — сказал Мартин, поморщившись.

— Не смей говорить. Даже не смей думать, — велела я ему. — Или все же думаешь?

Мартин отрицательно покачал головой и перекрестился. Я сообщила ему, что она в конечном итоге решила называть меня «К.К.», хотя мое второе имя «Роуз» с буквы «К» не начинается, а фамилия и вовсе Браун, то есть тоже не начинается с «К». И два семестра я была «К.К. Браун».

— А как звали твою соседку?

— Селкирк Далримпл, — сказала я.

Он засмеялся своим мягким смехом, и я почувствовала себя ребенком на вечеринке, который разорвал пиньяту. Победительницей с сокровищами.

Он рассказал мне о своем первом соседе по комнате в колледже, парне, который обожал девушек в беретах и соблазнял их по методике: в разговоре бросал небрежно, как бы между прочим, что он читал «В поисках утраченного времени» Пруста, причем все семь томов. И это всегда срабатывало. Когда я спросила Мартина, действительно ли его сосед по комнате прочел все семь томов Пруста, он сказал, что в этом-то и заключалась вся прелесть. Те люди, которые больше всего ему завидовали и, соответственно, сомневались в том, что он действительно все прочел, были одновременно и теми, кто бы скорее умер, чем признался, что сам Пруста не читал или по крайней мере не ушел дальше первых страниц и, соответственно, не мог уличить его.

Вот такие были у нас разговоры: мы веселились, дарили друг другу забавные истории, немного их приукрашивая, и принимали их с удовольствием. Мы не открывали своих душевных тайн и не позволяли нашим душам плясать голышом в ресторане, но эти наши маленькие истории были беглыми взглядами внутрь, вглубь, вроде цветных открыток из миров Мартина и Корнелии. Хорошее начало.

Потом Мартин проводил меня до дверей дома, где находилась моя квартира. Под фонарем он посмотрел на меня и провел рукой по моим волосам, задержав ладонь на несколько секунд на моей шее.

— Она тебе идет, эта шапочка из волос, — сказал он.

— Взгляни на себя, — улыбнулась я. — Эти ресницы. Похожи на миниатюрные щетки. — Он засмеялся, взял мою руку и поцеловал прямо в середину ладони.

На следующее утро.

Линни:Дай-ка я догадаюсь: ты проследила, как он уходил, потом поднялась по лестнице, перепрыгивая через ступеньку и напевая «Ты всегда умеешь меня позабавить».

Корнелия:Ошиблась, ошиблась, ошиблась.

Линни:Ну, что-нибудь другое из Синатры.

Корнелия:Изверг. Изверг рода человеческого.

Линни (самодовольно напевая):«Не будь плохой, детка. Иди к маме, иди к маме ско-о-о-рей».

Во время второго свидания мы ели руками в эфиопском ресторане, отделанном ало-золотистыми драпировками; открыв рты дивились неземной, изысканной, длинношеей красоте всего обслуживающего персонала — от официанток до гардеробщика с их миндалевидными глазами. Затем мы целый час гуляли, причем я держала его под руку и очень жалела, что на мне нет красивых перчаток до запястья с перламутровыми пуговицами. Затем в фойе моего дома мы пять минут целовались так нежно, так трогательно и деликатно, что потом, осторожно поднимаясь по лестнице, я стараясь сохранить этот момент, будто шар, наполненный бабочками.

На следующее утро.

Линни:Знаю, эфиопы просто потрясающие. Поверишь ли, Питер Берд, фотограф, заработал отменную репутацию, когда разыскал Иман. В их стране разыскать красотку нелегко! Тут нужен точный глаз.

Корнелия:Мне кажется, Иман на самом деле из Сомали.

Линни:Зато сексапильная.

Корнелия:Мило. Очень мило. Ты большой знаток.

Разумеется, я могла рассказать Линни о перчатках до запястья и шаре с бабочками, но это было бы равносильно тому, что воткнуть себе в ухо вилку для канапе.