Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы

Фазал никогда не носил ботинок. Даже в восемнадцать лет. А уж как ему хотелось походить в ботинках! Но судьба была безжалостна к нему. Детство Фазал провел в приюте, где мулла — человек с воспаленными глазами и длинной бородой — то и дело награждал его тумаками. В приюте детей морили голодом. Их, конечно, кормили, но порции были так малы, что дети никогда не наедались.

Гнетущее чувство голода заставляло Фазала постоянно рыться в кучах отбросов. Иногда ему удавалось найти объедки манго, иногда гнилые апельсины, а то и бананы. Какими сладкими казались они ему! А на заднем дворе Мирана Шаха Ходжи ему нередко попадались ароматные кусочки солоноватого бириани. В такие минуты глаза его чуть не выскакивали из орбит, он с жадностью набрасывался на еду, а потом облизывал свои пальцы. Ночью ему снились целые горы жаркого, манго и других яств, и с радостным криком он просыпался. За это мулла или менеджер[33] не раз били его.

Казалось, мальчик был одурманен запахами еды. Нервы его были натянуты как струны, и малейшее упоминание о пище вызывало у него чувство голода. Он думал только о еде, видел только еду, ощущал только ее запах. Тысячу раз мулла пытался заставить его правильно повторить молитву, но мальчик был так голоден, что не мог думать ни о чем другом, кроме еды.

Потому-то его и выгнали из приюта. Да и особой сообразительностью он не отличался. В приюте мальчик научился воровать. Правда, не деньги, а пищу. Дважды мулла и менеджер заставали его на месте преступления, а потом так нещадно били, что он недели две не мог подняться с циновки. Но даже этот, такой дорогой ценой доставшийся ему кусок казался необыкновенно вкусным. В слезах и муках крепнет и мужает душа. Тело Фазала ныло от боли, но язык продолжал ощущать сладость пищи, и это действовало на него исцеляюще. Думы о пище утишали страдания, врачевали раны…

Если бы дело касалось только воровства, Фазала, может быть, и не выгнали бы из приюта. Но он совершил более тяжкое преступление. От милостыни, которую он собирал для приюта, мальчик утаивал одну-две пайсы и покупал на них горсть жареного гороха или горячего риса. Вскоре и другие приютские ребята, взяв с него пример, начали делать то же самое. Об этом прослышал менеджер. А разве потерпит он, чтобы милостыня, предназначенная для приюта, уплывала в животы бродягам-мальчишкам. Их поймали с поличным и жестоко избили. Фазалу выбили глаз. После этого маленьких мошенников вышвырнули из приюта.

Первые дни товарищи, как могли, помогали Фазалу. Они отнесли его под железнодорожный мост и по-братски ухаживали за ним. Из глаза не переставая текла кровь. Чтобы остановить ее, мальчики присыпали глаз толченым углем. Когда кровотечение прекратилось, кто-то научил их приложить к глазу еще и навоз. Потом они прикладывали цемент, глину, известь. Одним словом, все, что попадалось под руку. Через несколько дней глаз распух от гноя, и у Фазала начался жар. Он метался в бреду, но товарищи оставили его и разбрелись по городу. Их снедало одно желание — набить поскорее свои животы.

Несколько дней провалялся Фазал под мостом. Удивительно, как он не умер тогда. Кто-нибудь другой на его месте успел бы умереть раз десять, он же, бедняга, не смог умереть и однажды, а ведь смерть была совсем близко.

Его нашел Рахман. Он приглядывал укромный уголок для свидания с Гхатин. Под мостом Рахман наткнулся на скорчившееся тело полуживого ребенка. Бог знает, что произошло в душе Рахмана, забыв обо всем на свете, он поднял Фазала на руки и вынес из-под моста. Вместе с Гхатин они донесли мальчика до переулка, где жил Рахман. Гхатин попрощалась и ушла, а Рахман принес Фазала домой и, не обращая внимания на брань и причитания жены, положил его на свою постель.

Не подумайте, что Рахман был миллионер. Нет, он был всего лишь простым рабочим в типографии господина Асфии и получал пятьдесят рупий в месяц, из которых восемь рупий отдавал своей возлюбленной. Эти восемь рупий могли бы заткнуть сотню дыр в его доме, но трудно было отказаться от укоренившейся с годами привычки. Кроме того, Рахман любил выпивать. А пьяный он обязательно затевал с кем-нибудь ссору. Не раз он отсиживался за драку в участке и был бит директором типографии. Дома он колотил жену, та срывала свою злобу на детях, дети поднимали рев, а успокоившись, засыпали. Потом начинал плакать сам Рахман, к нему присоединялась жена… Им было трудно понять причину своих слез и страданий, причину того, почему на следующий день они снова должны работать, покорно склонив голову перед директором.