Когда пробуждаются вулканы

Село стояло на открытой местности; его со всех сторон обдували ветры, зимой заносило снегом. Домики были маленькие и тесные. На улицах — ни одного деревца. Сразу же за селом начиналась тундра. На Малагина, выросшего в благодатной долине реки Синей, она наводила тоску. А в длинные зимние вечера, когда в трубах ветхих домиков стонал и выл северный ветер, становилось совсем невмоготу.

Надо было заново строиться. Мнений членов правления и колхозников сходились. Но где? В окрестностях на триста — четыреста километров не было строительного леса. Однажды Малагин попросил помощи райкома партии: пусть область выделит для колхоза стандартные дома. Однако секретарь райкома не поддержал его и сказал, что у колхоза один выход — переселиться туда, где есть лес. Малагин долго обдумывал предложение. Вначале оно показалось ему странным, а после размышления — вполне реальным и очень дальновидным. «Заря» занималась оленеводством. Несмотря на то, что колхоз вышел в число передовых на Камчатке, однобокость хозяйства сдерживала его дальнейший рост. Переселение же открывало широкие перспективы для развития земледелия.

Малагин мечтал о таком селе, в котором люди почувствовали бы приближение коммунизма. Он полагал, что свет прекрасного и уже недалекого будущего лучше видится не из единственного окошечка занесенной снегом избушки, в каких еще жили колхозники «Зари», а из больших, светлых окон добротного дома. Малагин видел в мечтах такое село и, хотя не был строителем, выстроил его в своем воображении.

Строительство нового села началось два года назад у подножия потухшего вулкана Синего. Строились добротно, навечно. Пробуждение вулкана рушило все планы колхоза. Встал вопрос о переселении. А куда? Вот почему Малагин так горячо поддержал идею Данилы об отводе лавы.

— У нас в народе так говорят, — Малагин слегка придерживал Данилу за локоть: — Иное слово — рог олений — ветвей много, а не бодает. Бык два рога имеет — хорошо бодает. Так и говорить надо — остро и ясно, чтобы бодало. Вы сегодня так говорили, и мы вам верим. Село переносить не будем. Да и не успеем. Однажды мы уже воспользовались вашим советом. Думаю, и сейчас не подведете.

— Постараюсь.

Они распрощались.

Из райцентра вылетели под вечер.

В вертолете Данила вспомнил про Варю. Неужели она любит Овчарука? От этой мысли ему стало больно.

— Совесть моя чиста, — сказал Колбин, — я высказал все, что думал. Я в Москву напишу.

— Пишите, — ответил Данила, думая о своем.

— Не люблю, когда мои подчиненные занимаются не своим делом.

— Это как раз мое дело, — вяло сказал Данила. — Мы, очевидно, по-разному понимаем такие вещи.

Колбин безнадежно махнул рукой.

— Будет вам, — примирительно сказала Марина, кутаясь в шубу.

Данила посмотрел на нее, хотел спросить о Варе, но не спросил, нахмурился и повернул голову к окошечку. О чем спрашивать? Все ясно. Ревность жгла его душу. «Жги, полосуй», — с каким-то ожесточением подумал он, припоминая вчерашнее. Как в зерцале, возникло гневное лицо Вари. «Ревность — пережиток прошлого», — пришли в голову чьи-то назидательные слова, но легче от этого не стало.

Глава девятая ТЕТРАДЬ В КОЛЕНКОРОВОМ ПЕРЕПЛЕТЕ

За шесть месяцев до описываемых событий ранним сентябрьским утром по реке Синей плыла небольшая моторка. Стояла та особенная осенняя ясность, которая наступает в здешних местах после длительного ненастья. Равномерный стук мотора, ударяясь о каменные берега, замирал в зарослях шеломайника. Тугой воздух дрожал и дробился.

Обнаженные скалы то вплотную подходили к берегам, то вдруг разбегались, чтобы открыть взору широкую долину, расцвеченную всеми осенними красками.

На лодке плыли трое. У руля — молодой паренек с иссиня-черными волосами и упрямым скуластым лицом. Спиной к мотористу, подавшись вперед, сидел Корней Захарович Кречетов. В молодости он даже зимой ходил без головного убора, и густая шевелюра, покрываясь инеем, становилась белой, за что он и получил от охотников-камчадалов прозвище «Белая Голова». После суровых испытаний волосы у Кречетова и вовсе побелели. Жизненные невзгоды не изменили, однако, его благородного, чисто русского характера. Как и в молодости, он был добродушен, доверчив, в гневе страшен, но отходчив; глаза, не потерявшие еще блеска и живости, светились умом. Напротив Кречетова расположился Федор Потапович Малагин — председатель колхоза «Заря».