Когда прольется кровь

Ольгомар Лысый — человек-гора, без бровей и ресниц, без единого волоса на блестящем черепе, вооруженный тяжелым молотом. Два лучника — Альгхой Сокол и Озын — шли рядом, похожие как братья, хоть и не связанные узами родства. Лица вооруженных кароггами Грега Медведя, Усатника и Томтона были прикрыты ивовыми масками, которые они, похоже, никогда не снимали. Карлик Негродай вел трех боевых псов. Сам он был чуть выше собаки, ноги нормальной длины, короткий торс, маленькая голова. Последним шагал Гарлай Одноглазый. Его лицо когда-то было чудовищно обезображено огнем. В левую глазницу, из которой от жара вытек глаз, он вставил покрашенный желтым камень. Мало кто мог без страха глядеть на Гарлая.

Белый Коготь свернул прямо к палатке, перед которой стояли сотники. Навстречу вышел Ко-онров. Они остановились в трех шагах друг от друга. Ко-онров наклонил голову, бросил к ногам Шепчущего свою кароггу.

— Приветствую тебя, господин.

— Приветствую.

— Отдаю тебе свою кароггу в знак того, что принимаю твое командование. Я — и все сотники, а их поставил здесь народ Даборы.

— Принимаю твои слова. — Голос Белого Когтя звучал твердо. — И принимаю всех вас. — Он повернулся к окружающим их людям.

Ответом был радостный крик, вырвавшийся одновременно из множества глоток. В воздух полетели шапки, вознеслись руки. Теперь они готовы были сражаться. Увидев прославленного воина и его страшноватых спутников, они поняли, что стали чем-то большим, нежели куча вооруженных горожан и земледельцев.

В этом гуле никто не обратил внимания на одиночные выкрики тех, кто смотрел не на Когтя, а на Горчем. То и дело кто-нибудь еще поглядывал на крепость, и крики радости угасали на его губах. На лицах появлялись напряжение и ожидание.

Наконец и Белый Коготь обернулся к Горчему, а вместе с ним и все собравшиеся в предместье. На валах что-то происходило, появились фигурки стражников.

Над частоколом высунулись три длинных шеста с насаженными на них головами. Головами посланцев.

Крики, еще минуту назад радостные, обратились в гневные вопли. Бан убил послов, бан отверг просьбу своего народа, бан нарушил со своим народом мир. Ярость и гнев распалили людей, мгновенно забывших о страхе, оставленных домах и семьях.

Человеческие волны зашевелились и покатились на Горчем. К уничтоженному ранее мосту, к причаленным у берега реки баржам и лодкам, на западный мыс.

— Кровь! Кровь!

— Смерть! Смерть!

Толпа ринулась на штурм.

* * *

Неизвестно откуда появились лестницы. Большинство оказалось слишком короткими, однако некоторые коснулись другого берега защитного рва и по ним, как по мосту, бежали к подножию крепости вооруженные мужчины. Они тащили новые лестницы и бревна, затесанные узкими ступеньками, шесты и веревки, оканчивающиеся крючьями.

Другая группа, использовав уцелевшие части моста, атаковала ворота. Дело шло не очень прытко, потому что от кладки остались только торчащие из воды столбы.

Третья группа переправилась через ров на лодках и плотах, обычно стоявших на причале в излучине реки, и тоже мгновенно принялась устанавливать лестницы.

На все это ушло не больше времени, чем требуется собаке, чтобы догнать зайца. Человеческий муравейник прорвался к валу Горчема, облепил его основание и полез к крепости. Однако защитники быстро пришли в себя. Было видно издалека, как густеют их ряды, как из-за частокола выдвигаются луки, как блестят на солнце кремневые острия копий и топоров.

Люди кричали и ругались. Лестницы приходилось устанавливать на узкой полосе неровной крутой скалы, отделяющей вал Горчема от рва. Лестницы, которых к тому же недоставало, раскачивались, многие не доходили до верха. На головы осаждающих сыпались камни и бревна. И уже начали стрелять лучники бана. Лестницы, отталкиваемые защитниками, с треском ломались. Первые тела штурмующих свалились в воду рва.

Не лучше шли дела и у тех, кто был на мосту. Притащив два бревна, они колотили в створки ворот. Но то ли не хватало людей, то ли ворота оказались слишком крепкими — створки даже не дрогнули. Зато на головы атакующих обрушился град камней, пылающих снопов сена, стрел. Даборцы отступили от ворот, оставив множество трупов. Однако тут же вернулись, снова колотя по воротам таранами. Вероятно, у защитников иссяк запас камней, потому что они перестали их кидать, зато вниз еще гуще посыпались черноперые стрелы. Крики и стоны слились с ревом напирающих. Вскоре вновь пришлось отступить, унося раненых. Неподготовленный толком напор толпы натолкнулся на спокойный, уверенный отпор солдат. Хоть даборцы карабкались по стенам, словно пауки, но и падали, словно насекомые, разгоняемые рукой человека. Редкие уже камни били по головам, стрелы прошивали глотки, кости ломались при падении с лестниц, и ров поглощал рухнувших в него бунтовщиков.