Нет. Улетела обратно в Германию, забилась в свою нору и все слышала его слова о том, что хорошо, что ничего от меня в нем нет. Он отрекся от меня тогда, как я отреклась от него давным-давно.
И что же вы, больше не пытались с ним увидится?
Пыталась, когда умер мой младший сын.
У вас еще были дети? Но как же?
Я вышла замуж за неплохого мужчину, но мне кажется, оба мы заключили этот союз только для того, чтобы избежать одиночества. Он знал, что детей у меня быть не может, у него от прошлого брака было двое. Я была богата, он — моего круга. Ни в чем не нуждались, много путешествовали. Но вся та любовь, так неожиданно появившаяся в моем сердце, требовала выхода. Я не могла отдать ее своему Сереже, хотя каждую ночь молилась за него. А однажды на каком-то благотворительном мероприятии мне на глаза попались фотографии детей-сирот, которым собирали средства. Все они были больны. Кто с синдромом Дауна, кто с ДЦП, со СПИДом, с жутким набором неизлечимых болезней. Я решила, что вот он, мой шанс реабилитироваться, заслужить прощение в глазах Бога. Матери этих малышей бросили их, как я когда-то своего. Мой муж не стал возражать. Благородный был человек. Мы усыновили трехлетнего мальчика. Его мать была наркоманкой, больной СПИДом. Когда я увидела его впервые, он лежал в своей кроватке так тихо, будто прислушивался к чему-то. А потом начал хаотично двигаться, будто в панике, весь забился и посинел. Глаза его смотрели на меня с такой мольбой и испугом, что я поняла — он выбрал меня, я его единственная надежда. Оказалось, у него еще и врожденный порок сердца. Ему не хватало кислорода, он задыхался, становился серым, бледным. Синие пороки, как я вычитала потом в брошюре. Но я все-равно взяла его. Если бы ему сделали операцию сразу после рождения, возможно, сердце не беспокоило бы так сильно. Но симптомы проявились ближе к тем годам. Себастьян был моей отрадой. Я опять перестала спать ночами, но больше никогда не злилась за свои красные глаза и разбитое состояние. Я молилась в эти ночи только об одном — чтобы он остался жив.
Как вы решились усыновить такого тяжелого ребенка?
Это было легко. Он был достоин любви, но вряд ли кто-то смог бы дать ему это. Я сразу поняла, что смогу. Помню, первое время я так часто его обнимала, что он плакал с непривычки. А потом ни дня не мог прожить без моих рук. Его беззаветная любовь казалась мне незаслуженной. Как можно было меня полюбить? После всего, что я сделала? Я ничем не лучше его настоящей матери. Но он любил так сильно, что я боялась за его маленькое больное сердечко.
Ему невозможно было помочь?
Несколько операций, долгий период реабилитации. Я не жалела денег. Муж искал лучшие клиники, хотя, по-моему, не понимал моих мотивов, моей одержимости. Ему было просто жалко Бастиана, а я бы отдала ему все, даже свою жизнь.
Как он умер? — я спрашиваю это почти шепотом, потому что мне жутко думать, что родители могут пережить своего ребенка.
Лекарства от СПИДа имеют побочные эффекты. И достаточно сильно влияют на сердечно-сосудистую систему. Для него это оказалось губительным… — Наира замолкает, и я впервые вижу неприкрытое горе на ее лице. Она смогла говорить о своей болезни шутя, держалась, пока вспоминала о Сергее, о том, как бросила его, а сейчас слезы льются по ее окаменевшему лицу из потухших глаз.
Себастьян умер в пятнадцать лет. Я очень надеюсь, что смогла дать ему все. Нормальная жизнь у него никогда бы не состоялась, с его болезнью не было ни единого шанса, что он сможет выгуливать собаку, завести девушку, родить ребенка. Я это знала, поэтому создала для него другой мир. И каждый раз, обнимая его, я представляла, что обнимаю двоих своих детей, когда целовала в гладкие щеки, мысленно посылала поцелуй еще одному мальчику. Когда умер один мой ребенок, мне было необходимо убедится, что с другим все хорошо. Понимаете? Я места себе не находила. Все боялась, что жизнь накажет меня, отобрав и того, кто мне, по сути, никогда и не принадлежал. Спустя месяц после похорон, когда смогла выходить на улицу, купила билеты на самолет и полетела к нему. Он уже закончил университет и работал в какой-то компьютерной компании. Я знала все это, потому что Петя отвечал на мои письма. Писал скупо и мало, но я и за это была ему благодарна. Пошла сразу к Сереже на работу. Когда секретарь его отыскала, я едва смогла удержаться, чтобы не обнять этого красивого, статного мужчину. Хотела бросится к нему на шею, а потом упасть в ноги. Плечи широкие, на щеках щетина, высокий такой. А взгляд остался прежний — суровый, резкий, колючий. Он прямо при секретарше послал меня к черту. Отвернулся и ушел.
А вы?
А я хотела сдохнуть. Только таким, как я, подобной милости не даруют. Во всяком случае, не сразу. Думаю, сначала меня вскроют, вырежут несколько сгнивших кусков мяса, а потом я буду подыхать, как собака, обезумев от боли. Вот она, цена свободы, к которой я так стремилась в молодости.