Когда рассеется туман

— И чем же дело кончилось? — воскликнула я, потрясенная дерзостью Ханны.

Важничая от того, что знает столько секретов, Нэнси ответила:

— Мистер Фредерик всегда побаивался рассказов о работорговцах, он сперва побелел, потом покраснел и, не успели мы оглянуться, схватил мисс Ханну за руку и помчался в сторону сада. Берти Тимминс — он там яблоки собирал — видит: несется мистер Фредерик со всех ног и на бегу приказы выкрикивает: мол, надо поднимать народ, искать мисс Эммелин, ее двое темнокожих незнакомцев похитили. Стали искать — и там и тут, все кругом перевернули, но никто не видел двух мужчин с золотоволосой девочкой.

— А когда же ее нашли?

— А ее и не нашли. Мисс Эммелин сама вылезла. Через час или около того надоело ей прятаться в яблоках, она и вышла из амбара посмотреть, что за шум кругом, и узнать, почему мисс Ханна за ней не идет.

— Мистер Фредерик здорово рассердился?

— А то как же! — подтвердила Нэнси. — Только ненадолго — не умеет он на мисс Ханну долго сердиться. Они же два сапога пара, ей надо очень постараться, чтобы он всерьез на нее обиделся. — Она положила тряпку на стол, покрутила головой, потерла шею. — Многие говорят, что мистер Фредерик получает по заслугам.

— Почему? Что он натворил?

Нэнси глянула в сторону кухни, чтобы удостовериться, что нас не слышит Кэти. Под лестницей большого дома на холме, как и в других имениях того времени, царила строгая, отточенная столетиями иерархия. Хоть я и была горничной для самых простых поручений — мишенью для выговоров и нагоняев, положение судомойки все равно было гораздо ниже. Хотелось бы сказать, что меня возмущало это бессмысленное неравенство, что я хотя бы не приветствовала, если уж не осуждала его. Но на самом деле в то время я скорее радовалась крохотным преимуществам, позволявшим мне слушать сплетни Нэнси — надо мной и так стояло Бог знает сколько народу.

— Давал он родителям жару, когда сам был помладше, наш мистер Фредерик, — тихо, почти не разжимая губ, объяснила Нэнси. — Такой сорванец был, что лорд Эшбери послал его учиться не в Итон, а в Рэдли, чтобы он репутацию брату не испортил. И в Сандхерст потом не пустил, хотя тот и собирался на флот.

Я жадно слушала, а Нэнси продолжала:

— И понятно — ведь майор Джонатан так здорово отличился на службе. А доброе имя слишком легко запятнать. Нет, рисковать не стоило. — Нэнси кончила массировать шею и взяла со стола потускневшую солонку. — Ну, все хорошо, что хорошо кончается. У мистера Фредерика теперь и автомобили, и детей трое. Сама на представлении увидишь.

— А дети майора Джонатана будут играть в спектакле?

Внезапно Нэнси помрачнела и буркнула:

— Ты хоть думаешь, когда говоришь?

Я поняла, что ляпнула что-то не то. Грозный взгляд Нэнси заставил меня опустить глаза, и в натертом до зеркального блеска блюде я увидела свои покрасневшие щеки.

— У майора нет детей, — прошипела Нэнси. — Больше нет.

Она вырвала у меня тряпку, царапнув мою руку длинными тонкими пальцами.

— Хватит болтать. Совсем голову мне заморочила.

К новой жизни привыкать всегда непросто, а тут еще все кругом словно сговорились считать, что я с рождения должна знать про Ривертон все до мельчайших подробностей — и про дом, и про семью. Я догадывалась: дело в том, что мама работала тут до моего рождения. Мистер Гамильтон, миссис Таунсенд и Нэнси с чего-то решили, что она полностью просветила меня и насчет Ривертона, и насчет Хартфордов, и вечно ставили меня в неловкое положение, если оказывалось, что я о чем-нибудь и не слыхивала. Особенно Нэнси — если у нее не было настроения что-то разъяснять, она презрительно фыркала: я наверняка знаю, как ее сиятельство любит, когда окна приоткрыты на два дюйма в любую погоду, так что я то ли страшно рассеянная, то ли жутко бестолковая.

Точно так же Нэнси решила, что я в курсе, какая беда стряслась с детьми майора Джонатана, и ничто не смогло бы ее переубедить. Поэтому следующие две недели я старалась избегать ее настолько, насколько вообще можно избегать того, с кем живешь и работаешь. По вечерам, когда Нэнси укладывалась в кровать, я лежала очень тихо, притворяясь спящей. К моему облегчению, она задувала свечу, и картина с умирающим оленем исчезала во мраке. Днем, когда мы сталкивались в кухне, Нэнси как можно выше задирала нос, я же, напротив, смиренно опускала глаза.

К счастью, у нас было полно работы — мы готовились к приезду взрослых гостей лорда Эшбери. Отперли и проветрили гостевые комнаты в восточном крыле, сменили посеревшие простыни, протерли мебель. На чердаках обнаружились невообразимых размеров сундуки с постельным бельем, которое надо было достать, перештопать и выстирать в огромных медных котлах. Зарядили дожди, во дворе за домом сушить было нельзя, и мы развешивали белье в зимней сушильне — высоко на чердаке, возле спален служанок, где по стене шла теплая труба от кухонной печи.