Когда рушатся троны…

Расселись в голубой гостиной. Поломба выкатила на стол целую батарею бутылок и раскупоренных, и запечатанных.

Матросы, отбивая горлышко, пили прямо из бутылок и заставляли пить Поломбу.

– Пей, сволочь, сука…

Угодливо хихикая, она не заставляла повторять…

Чем больше пили матросы, тем гуще багровели их грубые скуластые лица и тяжелой мрачной злобой наливались глаза.

В несколько минут от голубой гостиной, такой изысканной, одухотворенной тонким вкусом, – ничего не осталось. Картины Ватто и портрет королевы были сорваны со стен и растоптаны. Даже рамы, и те были изломаны в щепы. Мягкую мебель пороли штыками, а когда больше нечего было портить и когда вконец опьянили матросов и непривычный ликер, и дьявол разрушения, им захотелось женщин.

– Баб давай сюда, баб! – наступали они на Поломбу.

– Где же я возьму, товарищи? Где же я возьму? – еле ворочала она языком.

– А это видишь? – и красный, потный кулак угрожал ее красной, потной физиономии.

– Э, да чего там с ней долго канителиться! Тащи, ребята! – и несколько рук, схватив Поломбу, начали ее с таким похотливым жестоким бешенством тискать, мять, что она в истерике хохотала, визжала. Это еще больше подхлестнуло возбужденных горилл в матросской форме…

21. Ночь арестов, ночь тревог и сомнений

Майора Ячина с его маленьким отрядом постигло такое же разочарование, как и Поломбу с ее матросами. Смятая постель королевы Памелы и Адриана в кабинете, – обе эти еще теплые постели, выдвинутые ящики письменного стола и безнадежность самых тщательных поисков, – все это говорило об исчезновении королевской семьи.

– Но ведь нет же у них шапок-невидимок и не могли же они умчаться на ковре-самолете? – недоумевал Ячин, и его слегка подрумяненное лицо омрачилось тревогой… – А что, если с помощью каких-нибудь маскарадных переодеваний им удалось выскользнуть, пробраться в кавалерийские казармы и он вернется во главе своих гусар и улан и жестоко расправится с восставшими?

Ячин высказал эти невеселые мысли одному из офицеров-сообщников.

Тот, усмехнувшись, покачал головой:

– Это невозможно…

– Почему невозможно?

– Ты гораздо больше музыкант и штатский кавалер, чем солдат. Ну, посуди сам. Допустим даже чудо… Невзирая на все наши заставы и дозоры, ему посчастливилось прорваться в казармы. Допустим… А дальше что? Попробуй-ка вывести и построить эскадрон под таким артиллерийским огнем. Но допустим и это… Допустим, что Адриан повел конную бригаду на восставшую Бокату. В наших же руках броневики. Мы так расчесали бы всю эту великолепную конницу – ничего бы не осталось. Нет, друг мой, нет! Адриан слишком неглуп и слишком понимает в военном деле, чтобы пуститься в такую плачевную для него авантюру… А, вот что скажу! – Счастье наше, что мусульманский батальон находится сейчас в трехстах пятидесяти километрах и подготовляется к горным маневрам. Будь он здесь, наше предприятие не удалось бы.

– А ты находишь, что оно удалось?

– Как видишь, мы победители…

– Победители? А где его труп, Адриана? Вот если бы мы его пристрелили…

– Что делать… Нельзя же требовать полной удачи во всем… Но будь спокоен, король не иголка – найдется…

– Увидим, увидим, – усомнился Ячин, – а пока вернемся к Тимо с докладом…

Тимо, уже обмытый, перевязанный, лежал на диване с полузакрытыми глазами, морщась от физической боли в отяжелевшей голове и в плече.

Увидев Ячина, встрепенулся.

– Нашли? Прикончили?..

Ячин развел руками.

– Представь себе – исчезли!.. Всем августейшим семейством исчезли!

– Как! Что такое? Я прикажу перерыть всю Бокату! – вскочил Тимо. – Я, я… – и, не договорив, откинулся на диван в бесчувствии.

План его был выполнен в точности. Высший генералитет, министры, сановники арестованы были на своих квартирах.

Рочано не удалось арестовать.

В халате и с заряженным револьвером вышел военный министр к заговорщикам.

– Меня? Меня арестовать? Да как вы смеете? Кто вы такие?..

– Генерал, бесполезны всякие пререкания. Вы в нашей власти, как и весь город, как и королевский дворец… Потрудитесь следовать за нами, если не…

– Мерзавцы! Мятежники! – застрелив двух офицеров, третьей пулей Рочано размозжил себе череп.

Героически кончил старый солдат, верный своему королю.

Совсем в другом жанре, комическом, разыгрался арест маркиза Панджили. Церемониймейстер, без парика и вставных челюстей, безмятежно почивал у себя в спальне. Когда ворвались к нему заговорщики, он, с голым черепом и в полосатой пижаме, зашамкал беззубым ртом:

– Я ничего… ничего… Я лоялен… и… подчиняюсь новой власти…

– Но все-таки мы должны вас арестовать…

В этот момент в спальню мужа величественно вошла Мариула в легком кружевном капоте.

– Господа, я всегда была республиканкой… Еще в детстве… Я, маркиза Мариула Панджили, даю вам слово, что бывший церемониймейстер Высочайшего двора действительно будет лоялен по отношению к новой власти. Он слаб здоровьем и уже не первой молодости…

Апломб Мариулы имел успех.

Офицеры откланялись.

К графу Видо тоже ворвались в спальню. Потрясение было велико. Древнего годами премьер-министра мгновенно разбил паралич.