Когда рушатся троны...

Утро солнечное, сверкающее, было таким же, как и все предыдущие утра, — кипучим, деятельным, полным бодрой, живой веры и таких же бодрых упований…

Возле большого полубарака-полупалатки с надписью у входа «Штаб 2-го корпуса» собралась небольшая группа. Вельможный и полный архиепископ Бокаты кардинал монсеньор Фругера, маленький, весь из мускулов Алибег, имам Хафизов в бело-зеленой чалме, лейтенант Друди, накануне прибывший Кафаров и Зита Рангья, одетая хотя и по-мужски, но вся такая женственная.

И у всех одна мысль и в голове, и на устах, и на сердце:

— Когда же прибудет король?..

Каждый день без него был не только потерянным днем, но и дорого стоящим. Казна повстанцев иссякала и, если бы не окрестное население, доставляющее муку, баранов, картофель, сушеное мясо, нечем было бы продовольствовать двадцатитысячный лагерь.

— Как вы думаете, полковник, — обратился к Кафарову монсиньор Фругера, — то обстоятельство, что Его Величество в Мадриде, очень может задержать его появление среди нас?

— Я думаю, разница в сорока восьми часах. Бузни моментально протелеграфирует в Мадрид. Его Величество немедленно вернется и с первым же поездом…

— Сорок восемь часов? — вздохнув, покачал вельможной головой своей с двоящимся подбородком архиепископ. — Для нас всех это не двое суток, а едва ли не целая вечность.

— По моим соображениям, король будет здесь дня через три, — заметил Кафаров. — И, если… если… страшно подумать, ничего не случится… — и встретив меняющийся, полный страха и мольбы взгляд маленькой Зиты, Кафаров поспешил успокоить как ее, так и всех остальных, — хотя, нет, вы же знаете, Ячин убит, а тех двух наемных бравые русские офицеры так обработали, — навсегда будут сданы в архив… Теперь некому платить, а нет денег, нет и так называемых «идейных» убийц…

— Пречистая Дева да хранит его, — прошептал монсеньор, молитвенно вознося к небесам руки.

И так, с поднятыми руками, и застыла вся его величественная фигура…

И все смотрели туда, куда вперил свой взор архиепископ. И вслед за ним все увидели на фоне сияющей лазури пока чуть заметную точку. Она росла, приближалась и вместе с ней приближался и рос знакомый, жужжащий, как бы буравящий воздух шум.

Всполошился весь лагерь. Женщины бросили свое шитье, воины — чистку оружия, кухари — приготовление пищи, и сорок тысяч глаз, одни с любопытством, другие с явной тревогой, третьи с изумлением, но все одинаково жадно следили за полетом аэроплана, большого, пассажирского, с каютой во весь корпус.

Некоторые летчики, хотя и знавшие, что у большевиков не осталось ни одной летательной машины, бросились к своим аппаратам, чтобы взлетать и дать бой в воздухе непрошеному гостю. Но не успели они завести свои моторы, как «гость», упав камнем с тысячеметровой высоты, очутился на земле едва ли не рядом с ними…

Это — не враг, это — друг…

Неудержимым потоком хлынуло к аэродрому все население плоскогорья.

Живое трепетное кольцо, изнемогающее от какого-то сверхчеловеческого напряжения, сжало спустившийся аэроплан, и могучий, исступленный крик, потрясший воздух и далеким эхом откликнувшийся в горах, пронесся оглушительным ураганом…

Восставший народ увидел своего короля, каким видел его в счастливые дни, одетого в красивую гусарскую форму, казалось, так нестерпимо горевшую на солнце. Больно, физически больно было глазам. Король чудился каким-то прекрасным лучезарным полубогом, снизошедшим прямо оттуда, с заоблачных высей.

Вот он уже на твердой земле, счастливый, стройный, со своей чарующей улыбкой. Мгновенье стоял он в замкнутом кольце, как бы огражденный отовсюду стеной, и вдруг как-то сразу стихийно она, эта человеческая стена, упала так инстинктивно, так дружно, словно повинуясь единой воле. Все, все до одного опустились на колени…

Мощные, иступленные крики сменились мертвой благоговейной тишиной, и были в этом безмолвии и щемящий восторг, и такое же щемящее покаяние, и любовь, любовь беспредельная…

В затаившемся безмолвии, с чеканной и звонкой ясностью прозвучал голос Адриана. Так прозвучал, — услышали самые дальние:

— Пандуры, вы меня звали, и я поспешил на ваш родной зов! Я опять среди вас, чтобы вновь, как в былое время, делить вместе наши общие невзгоды и наши радости. Подневольная пятимесячная разлука еще более спаяла и скрепила наши взаимные чувства. После наших страданий мы стали еще ближе друг другу, поняли то, чего не понимали раньше. Эти страдания очистили наши души. Да поможет нам Господь Бог отвоевать окровавленную, поруганную, истерзанную родину и вернуть свободу, которую, быть может, мы не умели ценить и научились ценить теперь, испытав неволю и тиранию кучки презренных пришельцев, испытав горечь изгнания… Встаньте же, пандуры, встаньте, мои дети, славные, дорогие, и да стряхнем с себя подлых поработителей!..

И словно шелест прошел по двадцатитысячной толпе, когда она поднималась во весь рост. Шелест, как если бы несметная стая птиц вспорхнула в воздух. Король своим словом наэлектризовал толпу… Новые мощные крики, еще более потрясающие, крики еще большего энтузиазма…

35. СЫН СОЛНЦА