Когда рушатся троны...

— Проницательность Вашего Сиятельства — исключительная! Увы, это именно так! Уже на рассвете я получил от своих агентов ряд весьма неутешительных сведений… Пропаганда идет полным ходом, и не только в низах, не только среди рабочих и подонков столицы, а и — это самое страшное;- в армии!..

— В армии?! — переспросил Видо, поднимая седые пучки бровей, — в армии? Позвольте!.. Вот где, казалось бы, это не должно иметь никакого успеха… Насколько я знаю, — это самые точные сведения как из генерального штаба, так и от военного министра… Наш король в армии пользуется заслуженной популярностью. Заслуженной, — говорю с полным убеждением, ибо вы сами знаете, сколько неисчерпаемой доблести проявлено было Его Величеством в минувшей войне. Те, на чьих глазах он был ранен, те, о которых он всегда заботился с такой трогательной любовью, — чтобы они изменили ему и присяге — ни за что не поверю! Слышите, я, старик, видавший всякие виды, знающий, что человеческой подлости нет предела, я говорю вам, что распропагандировать нашу армию невозможно! — И уверенный в своих словах, однако, все же с какой-то смутной тревогой выжидал граф, что скажет ему человек с бегающими карими глазами.

Бузни ответил не сразу. Улыбался несколько секунд и, решив, что пауза достаточна, молвил мягко, по-кошачьи заискивающе:

— Ваше Сиятельство, разрешите мне высказаться?

— Конечно!

— То, что вы сейчас изволили сказать, подчеркивает лишний раз ваше собственное благородство. Да, Его Величество Адриан I, король Пандурии, был ранен; да, Его Величество, несмотря на свою молодость, отечески, именно отечески, относился и относится к своему дорогому детищу — армии. Но где солдаты — сподвижники Его Величества по минувшей войне? Где они? Нет их! Большинство убито, погибло от ран, зачахло в плену, сгорело от сыпного тифа. Уцелевшее же меньшинство, выйдя в запас, рассосалось по деревням и селам Пандурии. Им на смену пришли молодые солдаты, еще не воевавшие и знающие о рыцарском героизме своего монарха на полях брани только понаслышке. Правда, Его Величество часто посещает и столичные, и провинциальные гарнизоны, интересуется жизнью и бытом своих солдат. Он обаятелен верхом на коне, пропуская мимо себя церемониальным маршем войска. Он обаятелен и в казарме, пробуя пищу, задавая простые сердечные вопросы и молодым рекрутам, и выслужившимся унтер-офицерам. Но… Ваше Сиятельство, только что вы сами обмолвились метким словечком, что нет конца-краю человеческой подлости. Я позволю еще добавить от себя — человеческой неблагодарности, человеческому хамству. И, как ни обаятелен король, темные проходимцы, шныряющие по казармам, делают свое преступное дело. Что нужно для этого? Немного! Купить горсть бессовестных крикунов и зарядить их всем самым подлым, самым клеветническим. Я не фантазирую. Во-первых, мы имеем опыт русской революции, а во-вторых, — донесения моих лучших, способнейших агентов. Я должен повторить услышанное от них, должен, хотя это больно мне, да и будет тяжело Вашему Сиятельству.

Граф сделал нетерпеливый жест.

Бузни, поклонившись, — сам, мол, хочешь этого, — продолжал:

— Они говорят: вот вы за своего короля, а знаете ли вы, что такое ваш король? Вы его видите конфетным офицериком, устраивающим дорогие, никому не нужные парады и маневры, а знаете ли, сколько это стоит народу, своим потом и кровью содержащему королевский дом? Знаете ли, сколько он тратит денег на своих любовниц, а королева — эта распутная пятидесятилетняя баба — на своих любовников?

Белое старческое лицо графа от негодования стало красным. Он сжал руки, захрустели пальцы.

— Мало этого, Ваше Сиятельство, — они в своих омерзительных целях не щадят даже чистую принцессу Лилиан, закидывая липкой грязью ее лучезарный облик. Они кричат, что все ее благотворительные дела придуманы для того, чтобы чаще видеться со своим горбатым секретарем — ее любовником.

— Клеветать на принцессу Лилиан? Да это прямо кощунство! Для этого надо быть гнуснейшей тварью! — воскликнул премьер-министр. — Необходимо положить этому конец! Необходимо принять меры. Но скажите мне, Бузни, от кого и на кого работают эти господа?

— Главные нити, Ваше Сиятельство, тянутся к Трансмонтании. Главные рычаги, главные пружины — там. Здесь же у нас руководит всей агитацией парочка адвокатов, Шухтан и Мусманек.

— Знаю обоих! Первый — способный прохвост! Ужасно ему хочется быть пандурским Гамбеттой. А второй — озлобленный, бесталанный неудачник. Надеюсь, вы не упускаете обоих из вашего поля зрения?

— Ваше Сиятельство, шеф тайного кабинета должен все знать, все видеть, все слышать…

2. ВСЕ ЗНАЕТ, ВСЕ ВИДИТ, ВСЕ СЛЫШИТ

— Все знать, все видеть, все слышать… — повторил граф. — В этом отношении вы, господин Бузни, прямо незаменимы!..

— Ваше Сиятельство, незаменимых людей нет, — скромно отозвался польщенный Бузни, — но каковы будут ваши директивы относительно этих двух каналий: Шухтана, метящего в наши Гамбетты, и Мусманека, мечтающего сделаться президентом «Пандурской демократической республики»?