Когда рушится мир

— Великий! — обратился к Пророку Нибиру-Унташ. — Где вы были? Когда вы успели переодеться в эти странные одежды? И почему у вас седые виски?

— Я потом как-нибудь расскажу, может быть. Если решу, что вам надо это знать, — задумчиво ответил Пророк. — Но сейчас скажу только одно: Ох, и дел мы с вами наворотили.

Слуга, который принес веревку, стоял за спиной царя и по цвету напоминал полотно. Он судорожно пытался понять, убьют его за то, что он сейчас увидел, или не убьют.

Нибиру-Унташ повернулся к слуге, как будто прочитав его мысли, и произнес:

— Чтобы никому ни слова, понял?

Тот судорожно закивал, всем своим видом являясь воплощением ужаса.

— Чего стал, иди, — махнул рукой Первосвященник.

Тот припустил со скоростью молодой антилопы, и исчез в колоннах дворца.

— Он же всем разболтает, — укоризненно сказал Пророк.

— Именно на это я и рассчитываю, Великий, — усмехнулся жрец. — За нами из кустов еще пара евнухов подглядывает. Пусть болтают, это нам на пользу.

— А, ну да, — Макс задумался. — После того, что я узнал, действительно, не помешает.

— А что вы узнали, Великий? — спросил снедаемый любопытством Нибиру-Унташ.

— Не могу рассказать, иначе это изменит ход событий. Да и, не поверите, все равно.

Год сорок восьмой от основания Империи. Ниневия

— Старый я стал, — тоскливо сказал Пророк сам себе. — Сколько лет уже это долбаное завещание пишу, а воз и ныне там. И ведь даже сдохнуть нельзя, пока эту работу до конца не доведу.

Перед ним лежал огромный манускрипт, в котором было сто страниц с пророчествами, покрытых золотым тиснением. Ему нужно было просто его заполнить, а еще половина листов была девственно чистой.

Вторая книга, где были собраны его пожелания к далеким потомкам, тоже шла тяжеловато. Он уже написал, чтобы не трогали леса Амазонки и африканские просторы. Слоны и носороги будут жить и процветать в его новом мире.

— Так, что там Ардашир просил? Ага, индусы! Пометим! — он опять разговаривал сам с собой. — Вьетнамцев исключаем, невиновны…

— Великий лес! Так, с этим что делать? Хрен с ним, пусть растет. Пишем: «Великий лес севернее Воронежа не рубить». Вот! Пусть потомки приучатся пользоваться тем, что есть. А то безбрежные пространства и неистощимые ресурсы избалуют их.

— Ах да! Мои личные предки в какой-то заднице оказались. Плохой я потомок. Пишем:

«Люди слова, что выйдут из северных лесов, ничем персов не хуже, и во всем им равны». Вот! А то братья-славяне третьим сортом считаются. Непорядок!

— Так, самое главное забыл! Вы же там меня любителем мальчиков считаете! — и он написал на первом листе:

«Моей любимой и единственной жене Ясмин, светочу моей жизни, посвящается».

Конец.