Себастьян надвинулся на фатоватого парламентария, который попятился, пока не уперся спиной в неровную каменную стену.
– Смерть Габриель Теннисон превратила это дело в мое, ты, напыщенный, самодовольный чертов сукин сын. Молодая женщина убита, двое невинных детей пропали. И если тебе известно хоть что-то – что угодно, – могущее прояснить случившееся…
– Я вас не боюсь, – заявил д’Эйнкорт, судорожно дергая кадыком.
– А зря.
– Вы не имеете никакого права набрасываться на меня посреди улицы! Что вы себе вообразили? Будто эти мальчишки стоят между мной и состоянием? Так вот, вы ошибаетесь. Отец сделал меня единственным наследником, когда мне было шесть лет! А почему еще, по-вашему, мой брат принял духовный сан и теперь служит приходским священником? Потому что таков его удел! Все, чем владеет мой отец: земли, капиталовложения – все в должное время станет моим.
– Мне приходит в голову единственная причина, по которой мужчина лишает наследства своего двенадцатилетнего сына и оставляет все младшему.
Щеки собеседника вспыхнули двумя яркими пятнами.
– Если вы намекаете, что Джордж лишен наследства, потому что он… потому что он
– Однако эти же характер и здоровье не помешали ему сделаться священнослужителем?
– Данный род занятий предполагает абсолютно другие требования, – вызывающе уставился в ответ д’Эйнкорт.
– Ну и как, скажите, ваш брат воспринял, что состояние примерно в полмиллиона фунтов оказалось вырванным из его рук?
– Естественно, он несколько огорчился…
– Огорчился?
– Огорчился. Но со временем смирился со своим положением.
– С положением малоимущего священника в Сомерсби?
– Именно так.
Девлин отступил на шаг.
Парламентарий принялся демонстративно поправлять галстук и одергивать сюртук.
– Человеку вашего происхождения, наверное, трудно это понять, но не забывайте: состояние моей семьи хоть и значительное, однако накоплено совсем недавно. А посему к нему неприменимы законы первородства. Мой отец имеет полное право распорядиться своим имуществом, как считает нужным.
– Верно, – признал виконт. – Но мне приходит на ум следующее: если ваш отец изменил свое завещание единожды, ничто не мешает ему поступить так снова – на этот раз в пользу внуков.
Д’Эйнкорт застыл:
– Если вы намерены предположить…
– Предположение не исчезнет, хоть облекай его в слова, хоть нет, – обронил Себастьян и пошел прочь.
Вернувшемуся на Брук-стрит виконту доложили, что леди Девлин вместе с ее матерью, леди Джарвис, отбыли на какой-то музыкальный вечер.
– Однако мне кажется, – с легким поклоном сообщил Морей, – что Калхоуну не терпелось перемолвиться с вашей милостью.
– Да? В таком случае пришлите его наверх, – велел Себастьян, направляясь к лестнице.
– Ну? – спросил виконт, когда несколькими минутами позже камердинер проскользнул в гардеробную. – Раскопал что-нибудь?
– Не так много, как надеялся, милорд, – признал Калхоун, доставая хозяину вечерний наряд. – Насколько мне удалось выяснить, мистер Нокс появился в Лондоне всего три года назад. Служил в Сто сорок пятом стрелковом полку, но был демобилизован после сражения при Ла-Корунье [14], когда их часть расформировали.
– Значит, он действительно был стрелком.
– Да, милорд. Более того, даже прославился, убив какого-то высокопоставленного француза. Свалил того выстрелом с лошади с расстояния примерно в семьсот ярдов. А еще мне говорили, будто этот парень способен отстрелить голову бегущему кролику более чем за триста ярдов. – Камердинер сделал паузу и добавил: – В темноте.
Себастьян поднял взгляд от пуговиц рубашки:
– А как Нокс оказался владельцем «Черного дьявола»?
– Сведения противоречивы. Судачат, он портняжил дубовой иглой, прежде чем то ли выиграл таверну в кости, то ли порешил прежнего ее владельца. А может, и первое, и второе. – «Портняжить дубовой иглой» на воровском жаргоне означало промышлять грабежом на большой дороге.
– Похоже, мистер Нокс весьма трепетно относится к своим погребам.
– Неудивительно, учитывая личности некоторых его приятелей.
– Вот как? И кто же они?
– Чаще всего всплывает имя Йейтса. Рассела Йейтса.
ГЛАВА 22
Себастьян ждал за пределами светлого круга, отбрасываемого мигающим в начале аллеи масляным фонарем. Театр был все еще закрыт на лето, но репетиции к предстоящему сезону уже проводились. Темная улица звенела смехом расходившейся по домам труппы.
Виконт не сводил глаз со служебного выхода.