Когда сгорают мечты

Переступаем по траве. Я люблю её. Но не так. Она важна мне, как единственный человек, с кем легко дышится. С ней можно быть любым, не опасаясь ничего. К чему коптить нашу близость страстью? Уйдёт лёгкость. Уйдёт прямота. Играть с огнём? Играть с ней? С кем тогда не играть?

Тони опускает на стол бокал. Оправляет рубашку. Пятернёй убирает назад волосы. Продвигается к нам. Идёт, как плывёт, грациозно.

Кэт вся аж подбирается. Прыгнуть может. Были бы когти, впилась бы ему в лицо. Тони по барабану. Тони заявляет:

– Я вас разобью. – Нашёл время для сцен, ничего не скажешь.

– Иди к дьяволу, – шипит моя партнёрша. – Я скорее удавлюсь.

– Ты мне и не нужна, – верхняя губа вздёрнута, чётко проявлена складка. – Только мой брат. – В глазах – мутнота, черти омут десертной ложкой размешивают. Послав по известному адресу ограничения, мозги собственно, взгляды, цивильность обстановки, он хватает меня в танец, как своего ведомого. Волоком тянет мимо зевак, не то вальсируя, не то зажимая в тиски.

Кэт растерялась. Кэт стоит, как прочие, приоткрыв рот. «Не лезь», – передаю сигнал, раз уж она их как-то читает. Не лезет. Могла бы, а не лезет.

От него несёт перегаром. У него холодные пальцы и помятый воротник рубашки. Под скулами – впадины, под нижними веками – коричневатые, болезненные круги.

Опиум, чёрный опиум. Что-то в нём есть. Бежать от него хочется. Улепётывать со всех ног, пока ни поздно. Нет, некуда: от себя не сбежишь. Это – моё тело, в его объятиях. Это – моё желание, навстречу ему.

Не в реальности мы. Мы где-то во сне. Одном из тех, которые мерещатся нам настоящими, пока ни вспомнишь, что спишь. Вспоминаю. Ничего не меняется.

На нас заинтересованно таращатся. Я вырываюсь – пячусь. Пол-аудитории уставилось, предвкушая скандал. Родители привстали со своих мест, отчим, вероятно, готовится разрядить обстановку, но сынок опережает его, закинув руку мне за плечо, делает шах и мат: товарищеский жест, невинный, вполне семейный. Беззвучно смеётся. Переводит танцульки в фарс. Я подыгрываю. Перебравшие тинэйджеры. Никакого криминала.

– Пошли-ка отсюда, братишка, – говорит он. – У меня для тебя кое-что есть.

Кэт подаётся было в моём направлении.

– Мы поговорим и вернёмся, – успокаиваю её. – Всё хорошо, даже не думай.

Она смотрит так, будто за моей спиной – сатана в облачении римского Папы. В ней какая-то борьба, какая, непонятно, но борьбу видно. Совладав с собой, Кэт кивает и становится Кэтрин.

Я чмокаю её в щёку, чтобы успокоить. Зря, наверное, после признания… меня просто потянула эта щека, нежная, за пудрой. Время измеряется секундами.

Тони, как только нас перестают видеть, берёт меня за руку и тащит в дом уже без спроса. В прихожей я отцепляюсь. Шугаюсь от него, как от чумного. И ору вполголоса, если так вообще бывает:

– Какого хрена ты, блять, творишь? Это перебор даже для тебя, не думаешь? Я понимаю, на себя похуй. На меня, конечно, похуй. Неужели нельзя хотя бы папаше свадьбу не портить?

– Ему всё равно. Он веселится. Пошли. Мы тоже можем.

Хватает моё запястье и тащит к лестнице, наверх. По крутым ступенькам. Втаскивает в свою комнату. Грохает дверью. Замок на оборот. «Вполоборота, – сквозь сон, – и заводится с пол-оборота. Вот как с ним договариваться?»

Пихает к стене (полупривычно), к стене – спиной, к спине – стеной. Запускает пальцы в вихры, целует меня, раздвигая рот языком, заражая тёплым вкусом алкоголя. Тщетно пытаюсь оттолкнуть, выпутаться, прорываю зубами его губу, надеясь откусить клок ненавистной плоти. Заворачивает мне локти за спину и выпаливает, даже не врезав за зубы (мол, сосать будешь без них):

– Ты слишком красивый для чистоты, Крис. Слишком красивый.

Лучше бы уродом был. Всяко меньше неприятностей. До меня, как до утки, доходит, с опозданием, зачем мы здесь. И… спокойно укладывается в сознании: констатация тупика. Позвать на помощь? Гениальная задумка! Стекутся все, кому не лень. Кэт, Джемма, Дэвид. Полсотни бездельников. Начнётся шумиха… и он снова представит ситуацию так, как выгодно ему. Меня – мнительной истеричкой. Себя – непричастным свидетелем моего позора. Обнял, мол, братика, а тот подумал: домогательство.

Заранее продумал или импровизация? Хотел утащить меня отсюда? Так бы и сказал. Зачем крутить сальто-мортале? Ради самого трюка? Для адреналина?

Узкая струйка крови плетётся по его подбородку. Нехило прокусил. И всё. В драке мне не победить. С меньшими потерями – смириться.

– Отпусти. – Сделав над собой усилие, добавляю: – Пожалуйста.

Садистски усмехается и отрезает:

– Вот уж нет. Ты сделаешь всё, что я тебе скажу. Сделаешь с удовольствием, смакуя и причмокивая. Если повезёт, кайфанёшь. – Пародийно куксится. – Ты ведь не собираешься создавать проблемы, правда?

Сшибает на пол, припечатав коленом в солнечное сплетение.

За шею и – опять-таки, к стене, воздуха не хватает… говорю же, узел. Именно в горле. Именно там. Индусы считали, там пятая чакра. Она отвечает за связь между высшим и низшим, духом и материей, а ещё за карму.