Когда сгущается тьма

Полицейские офицеры стояли перед воротами особняка в конце подъездной дорожки, направляя движение машин. Гостей приехало больше, нежели ожидалось, и многие из них устремились к вдове и дочери мэра, как только те переступили порог дома. Алисия приняла искренние соболезнования нескольких доброжелателей, после чего извинилась и поторопилась выйти из гостиной.

— Ты в порядке? — спросил Винс. Они стояли у резных деревянных дверей библиотеки мэра.

— Да, я в норме. Честно. — Она видела, что ему хочется переговорить с ней с глазу на глаз, втайне от матери. Всю неделю Винс был очень мил и всячески их обеих поддерживал, но его явно что-то угнетало. Однако Алисия до поры до времени не хотела ничего знать. — Но мне нужно немного побыть в одиночестве.

— Что ж, побудь, — согласился Винс. — А я пока попробую раздобыть что-нибудь съестное.

Она поблагодарила его за тактичность легким поцелуем в щеку, вошла в библиотеку и закрыла за собой двери.

Сколько Алисия себя помнила, в их доме существовало неписаное правило: библиотека находится в полном и нераздельном владении мистера Мендосы. Правила, однако, для того и существуют, чтобы их нарушать, и Алисия считалась самой злостной нарушительницей. Было что-то очень комфортное, располагающее в этой заполненной книгами комнате, и Алисия всегда испытывала к ней сильное притяжение. Знаменитый аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес как-то сказал, что не может заснуть, если не окружен со всех сторон книгами. Возможно, сходное чувство Алисия привезла с собой из страны, где родилась. Ей стоило только взглянуть на корешки с названиями, чтобы совершить путешествие по своего рода мемориальной аллее, где вехами ее жизни служили книги — «Алиса в стране чудес», «Дон-Кихот», «Великий Гэтсби». Однако ее любимая коллекция аргентинских комиксов из серии «Мафалда» в один прекрасный день куда-то подевалась. Определенно мистеру Мендосе не понравились их политическая направленность и художник, создавший образ умной маленькой девочки, в завуалированной юмористической форме высказывавшей его мысли о современности. Как бы то ни было библиотека на протяжении многих лет оставалась любимым прибежищем Алисии, и ей до сих пор казалось, будто в ее стенах заключена некая магия. Никакое другое место на свете не обладало такой способностью снимать накопившиеся за неделю негативные эмоции и напряжение. Если бы Алисия поддалась сейчас магии этого места или его энергетике, короче, силе, здесь обитавшей, как бы она ни называлась, то, возможно, обрела бы эмоциональное равновесие и, несмотря на то что узнала недавно об отце, взгрустнула, увидев его пустой стул, сиротливо стоявший у письменного стола. Сколько раз, будучи маленькой девочкой, она карабкалась по ножке этого стула на колени к отцу и обещала сразу же заснуть, если он прочтет ей еще одну сказку. Если бы она обрела душевное равновесие, то, возможно, даже улыбнулась бы сейчас при виде лежавшего на столе портсигара, вспомнив, как отец первый и последний раз в жизни предложил ей сигару. Это произошло в тот день, когда Алисия закончила академию, и в память навсегда врезался изумленный взгляд отца, когда она бестрепетной рукой взяла ее. Потом они рассмеялись, выпили в ознаменование ее выпуска виски двадцатилетней выдержки и выкурили свои «Монте-Кристо» до мундштука.

Странно, но все эти воспоминания, казалось, ей уже больше не принадлежали. Теперь они скорее походили на некие истории, рассказанные о каком-то другом, постороннем, не похожим на отца человеке и по непонятной причине сохранившиеся у нее в памяти.

Дверь открылась, и скрип отвлек Алисию от размышлений. В комнату вошла мать в черном траурном платье и шляпке с черной вуалью.

— Надеюсь, ты спустишься в гостиную? — спросила она.

— Может, поговорим? — вместо ответа предложила Алисия.

Мать словно ее не слышала. Всю неделю она, казалось, вела нескончаемый диалог с самой собой. По мнению Алисии, она и Винса пригласила на похороны только для того, чтобы дочь не подступала к ней с расспросами.

— Но у нас гости…

— Они могут подождать несколько минут.

Мать некоторое время размышляла над ее словами. Полный гостей дом давал ей отличный предлог и сейчас уклониться от беседы, но она, вероятно, поняла, что и без того слишком долго игнорировала дочь.

— Так о чем же ты хочешь со мной поговорить?

Алисия усадила мать в кожаное кресло, стоявшее в центре комнаты, и села напротив в такое же. Их отделял друг от друга мраморный постамент, находившийся в семье с незапамятных времен и служивший в последние годы столиком для коктейлей. Алисия в подростковом возрасте драпировалась в простыню, как в тогу, влезала на этот постамент и, пряча руки за спиной, изображала Венеру Милосскую. Что и говорить, эта комната была исполнена самых противоречивых чувств.

— Как ты думаешь, я должна простить папу? — пристально посмотрела она на мать.

— За что?

— Думаю, ты сама знаешь, и тебе не нужны мои объяснения.

— Твой отец любил тебя сильнее, нежели большинство отцов любят родных детей.

— Вся его жизнь была одна сплошная ложь, и он сделал меня ее центром.