Трава поначалу расступалась, но потом поняла, зачем он пришёл, и принялась ласкаться к босым ногам. Вскоре она едва слышно запела что-то тягучее, на одной ноте, и принялась плести шёлковые сети, но Шивайни мягко оттолкнул первые нити «колыбели». Чуть позже, не торопи…
Он стянул с себя длинную белую рубаху, наслаждаясь ощущением скользящего по телу шёлка, но, едва сняв, без сожалений отшвырнул подальше в траву. Проверяя карманы, провёл руками по широким штанам, держащимся только на кулиске, — и удивлённо хмыкнул, обнаружив что-то в одном из них. Раскрыл ладонь. Пару секунд всматривался в найденное, потом покачал головой, как будто соглашаясь с собственными мыслями.
Жёлудь он посадил здесь же, на поле вечного сна. Что ж, старый дуб намекнул более чем прозрачно. Всему своё время. Прорастёт когда-нибудь.
Вторая находка озадачила его куда больше. Он долго читал, морща лоб от усилий и бормоча себе под нос полузабытые слова чужого языка — одного из бесчисленных множеств, которые сам и создавал когда-то.
Шивайни грустно усмехнулся, вглядываясь в угловатый росчерк подписи. Та-ли… Смешная девочка. Живая.
Нет, танцевать он не будет. Не в этот раз.
Трава приняла не сразу — похоже, обиделась, что недавно отбросил. Но быстро простила, потянулась доверчиво, принялась плести ажурную сеть, запела, уговаривая, упокаивая, убаюкивая…
Он закрыл глаза и уснул, как жил, — с иронической улыбкой.