Когда случилось петь СД и мне (С Довлатов)

Но тут, совсем под занавес, то есть когда неполные 300 страниц сей рукописи уже начали собирать пыль на отведенной им полке вишневого дерева, навалясь всем весом на фолианты Довлатова, приобретенные по случаю, да и то не мной. Получила я майский номер "Звезды" за 1998 год, спасибо Андрею Арьеву. И сами посудите!Ну, как было мне не скатиться дальше в ингресс запретных аналогий? Конечно, можно было отказаться от потуг на деконструкцию. Можно было и вовсе промолчать, коли не спрашивают. Короче, неспокойно мне читалась эта "Звезда", в которой один талантливый мемуарист свои наблюдения выстроил из глубин темных альковов, а другой, талантливо бесталанный мемуарист, разложив свое словесное и прочее разгильдяйство, провозгласил свои "воспоминания" с лобного места, как если бы выступал от лица самой императорской фамилии. А от лица императорской фамилии даже сам Господь, надо полагать, знакомый с российским законодательством, выступить бы не рискнул. Если не верите, вам Достоевский расскажет. Ведь как-никак поплатился он своим редакторским местом в "Гражданине", едва от лица государя императора слово замолвил. - То-то и оно, что Достоевский поплатился, а мемуарист Смирнов в очередь встал за очередным авансом.

Свою разухабистую алкоголиаду начинает Игорь Смирнов, наш бывший университетский товарищ, с бравурного обещания не "предавать" спиртного, которое звучало бы убедительно, если бы автор данного обещания действительно был в юности сильно пьющим человеком. А так как Игорь Смирнов как раз был умеренно пьющим, скорее даже вовсе не пьющим человеком, то верить его обещаниям следовало бы с оглядкой, а к вопросу о достоверности его застольного опыта подходить не иначе, как на цыпочках, чтобы не попортить той дрожжевой опары, на которой вырос его мемуарный вымысел. Конечно, не за горами то время, когда смирновская память будет подаваться к нашему столу как хрустальный сосуд. Возможно, в сознании Игоря Смирнова то время уже наступило. Ну, кто мог ожидать, что на ниве нашего анклава мог отыскаться очевидец, готовый Игорю поперечить, так сказать, напомнить о той мере трезвости, которая была отвешена ему в домемуарном опыте. А раз уж в эти сани кто-то впрягся, и этим "кто-то" довелось оказаться мне, то не могу отказать себе в том, чтобы не помянуть добрым словом саму трезвость Игоря Смирнова, которая была настолько безупречна, что уступала только мере его чувству юмора, тоже весьма высокой, но существующей уже в другом, минусовом измерении.

"Один выдающийся филолог спросил меня во время застолья, - начинает свой алкогольный заход в вАШисторию нравов' нашего анклава мемуарист Смирнов, (не иначе как другой выдающийся филолог - А.П.) - почему я отказываюсь писать воспоминания, -вАША о чем вспоминать? - отпарировал я. О том, кто, когда и сколько выпил?' И сразу же раскаялся, поймав себя на мысли о том, что хоть алкоголь я не должен предавать".

Исчерпав свой эпический запал на обещание не предавать "алкоголь", вероятно, прикинув, что противостоять предательству легче, если предается то, чего у тебя нет в наличии, наш легкоконный воин все же обещания своего не выполнил и алкоголь предал, а с ним и все остальное. Поэтому для своей алкоголиады по Довлатову автор Смирнов выбирает стиль забористый, забубенный.

"Водка проваливалась в пустое студенческое нутро, - воспоминает мемуарист, на мгновение, вероятно, запамятовав, что лично он, будучи сыном своего отца, дослужившегося если не до генерала, то непременно до полковника Госбезопасности, был взращен на пайках закрытых распределителей, - не вставая колом при проглатываниии и не вызывая гримасы притворного отвращения. ото поглощал в вАШвосточном' Сережа Довлатов, я не помню. Формулу вАШоем бы ни закусывал, а блюешь винегретом', - он изобретает несколько лет спустя... Бродский поедал салат вАШСтоличный' или с крабами?.. Фима Койсман, процветающий в то время адвокат... соблазнял наших с Довлатовым девушек. Отдавшись Фиме, дабы приобщиться телесно к социальному успеху, девушки не покидали нас... Фиму мы с Сережей простили".

При такой наглядности кому нужна достоверность? - вероятно, делает свой мемуароносный расчет Смирнов, уверовавший в то, что по мере знакомства с угарным привкусом его бравурного причастия, ни одному читателю не привидится вообразить, что сам автор-очевидец никогда не был завсегдатаем Восточного, в глаза не видел Фиму Койсмана и был откровенно лишен такого аттрибута, как "наших с Довлатовым девушек". Поставив свое имя рядом с новоявленным кумиром Довлатовым, уже прозвеневшим славой на ниве отечественной словесности, пока еще полубезымянный, но не безнадежный, Игорь Смирнов делает свой скачок в историю, мягко приземлившись подле кумиров западного образца, о нем, что говорится, ну, ни сном, ни духом:

"Я пытаюсь мысленно нарисовать себе парижское кафе, - пишет он, - где ошивались (петит мой - А.П.) в ту же пору, что и мы в вАШВосточном', экзистенциалисты".