Когда смерть – копейка…

На всей центральной уличной протяженности магазинные владельцы были одинаковы, как пупсики. Правда, ноги некоторых из них украшали ботинки модой ещё с прошлого сезона – светлой кожи с огромными загнутыми носами, как в восточных сказках. Видно было, что во всех их семьях накануне тёплого времени года произошел примерно такой, одинаковый для всех бережливых семей, разговор: «А чо, полуботиночки-то ноские, сезон ещё походят, в прошлом-то годе все знакомые от таких ботинок-то пищали, завидовали».

Асфальт на неширокой проезжей части тоже был хорош. Не бросало. Гладкая тротуарная плитка перед магазинами и ларьками, принадлежащих льняным мальчуганам, иногда внезапно обрывалась классическими лужами перед Домом быта, муниципальной часовой мастерской и у некрашеных щелястых дверей Совета ветеранов Партизанского льнозавода. На некоторых свежих фасадах чернели корявые аэрозольные надписи: «Федор ушел на фронт. Май 2009 года», «Костяна проводили в армию. 14.09.2012», «Пыжу унесли в военкомат…».

Как-то странно уменьшился за эти годы непререкаемо доминантный прежде памятник вождю Ленину. Он казался сейчас незначительным и, даже, несколько смущённым своим соседством с гигантской рекламой какого-то суперпитательного майонеза… В робкой листвяной зелени другого скверика, справа по ходу, неожиданно выскочил на солнце, блистая шикарной купеческой бородой, чей-то незнакомый бронзовый бюст. Два года назад его, вроде, здесь не было…

Автобус был хоть и старенький, потрёпанный, но всё равно иностранный. Даже значительная пассажирская толпа внутри него нисколько не мешала атмосфере быть пока по-утреннему хорошей и прохладной. Крупные электронные часы над перегородкой водителя мелькали зелёными полосками. Технические цифры неуклонно менялись, напоминая далёкие царские времена: 17.01, 17.14, 17.21.

«Как петровскую историю отмеряет гансовский будильник…».

Барсетки, льняные костюмы, типовые пацанские разговоры на солнечном уличном припеке незаметно закончились. Автобус повернул к посёлку.

– Дядя Глеб, я устала.

Эмма с мольбой смотрела на него снизу, её крохотная потная ладошечка уже выскальзывала из его жесткой руки.

Ещё раз капитан Глеб внимательно и тщательно осмотрел салон. Народу стало поменьше, в проходе стояли только они с Эммой и прочная толстая тетка. Все сидящие или мирно дремали, или пристально смотрели в окна. Некоторые мужики, встречая его недвусмысленный взгляд, начинали одинаково лениво зевать и быстро отворачиваться.

– Вот что, Эмка, потерпи одну минутку. Потерпишь? Ни во что не вмешивайся. Мы с тобой сейчас немного поиграем. Просто поиграем с некоторыми неучтивыми дядями. Не пугайся и не смущайся, ведь наше дело правое, да?

Глеб Никитин подошёл к парню, на вид студенту, который ворвался в автобус на одной вместе с ними городской остановке. Тот уютно сидел на отдельном сиденье у средних дверей, мирно покачиваясь на поворотах.

– Послушай, приятель, если ты сейчас уступишь место вот той маленькой девочке, я дам тебе доллар.

Учащийся сначала не понял смысл неожиданных слов Глеба, но в считанные секунды сориентировался в их коварстве, ещё больше отвернул к окну нестриженую голову и поджал ноги, стараясь не видеть рядом с собой собеседника.

– Два доллара! Пять! Если уступишь место.

Капитан Глеб наклонялся к студенту всё ниже и говорил всё громче. В автобусе начали стихать посторонние разговоры.

– Слушай, я предлагаю тебе неплохую сделку. Десять долларов за одно место. Тебе же деньги нужны? Ведь для хорошей успеваемости вам учебники нужно покупать и циркули, а?! Решайся!

Парень сжался ещё больше, страшно покраснел и затравленно задышал в автобусное стекло, ни за что не решаясь каким либо практическим образом отреагировать на предложения Глеба.

Тупо и громко, с интонацией знаменитого переводчика голливудских фильмов, капитан Глеб продолжал.

– Га-аспада! Вы-ни-амание! Только вы и только сейчас имеете возможность наблюдать за бескорыстным молодым человеком, который ни за что не соглашается взять пятьдесят долларов за дерьмовое место в этом дерьмовом автобусе!

Защитники Родины на задних сиденьях отреагировали одинаково громко.

– Ого! ……! Во даёт мужик!

– Семьдесят долларов!

На зелёной остановке около автоколонны студент молча, совершенно неожиданно для всех, вскочил на ноги и, вжав плечи, выпрыгнул из автобуса.

Поддатый пожилой дядька в задних рядах щедро расхохотался.

– Дак ему же до дому-то своего ещё пять остановок шкандыбать…! Сосед ведь это мой, Артурчик, ага!

Глеб ободряюще шепнул девочке.

– Теперь, Э, ты будешь тут славно сидеть и прочно держать нашу сумку.

Запылённый солнечными лучами салон автобуса снова начал потихоньку гудеть удивлёнными пассажирскими голосами.

– …А если бы этот мужчина согласился бы только на сто долларов, дядя Глеб, ты бы дал ему столько денег?

– Да, обязательно бы дал, ведь я же ему обещал, при всех, а честные слова должны держать не только маленькие девочки-школьницы, но и их взрослые знакомые.