Когда смерть – копейка…

…Глеб уже спускался с травяного бугра к асфальтированной дороге, когда заметил в овраге, в затишке, стаю дремлющих бродячих собак. Солнце к этому времени уже немного выглянуло из-за прозрачных негустых облаков, пригрело, – только один крупный серый зверь лениво приподнял голову, отмечая его шаги.

Мимо лица Глеба почти одновременно неровно пролетели пчела и бабочка-капустница. Песок на поляне и на тропе уже почти весь высох и легко осыпался с кроссовок. Глеб несколько раз топнул, отряхивая обувь.

«Понятно. Но пока не всё… Ещё одна неприятная загадка пинком открывает дверь в мою безмятежную личную жизнь. Печально, но говорить об этом в ближайшие дни мне придётся много, а слушать – ещё больше».

Подъезжая на такси к городу, капитан Глеб Никитин отметил про себя, что, оказывается, очень обидно, если первого скворца замечаешь не в романтической берёзовой роще, свистающего трель-гимн новой жизни, а когда он, этот долгожданный весенний гонец, суетливо и жалко роется в недостойной его придорожной помойке.

Пятница 12.15.

Церковь

Через прутья массивного забора Глеб наблюдал за Виталиком, провожавшим к воротам церкви жену и двух бабулек, дальних даниловских родственниц, опоздавших приехать со всеми.

Антонина ещё в машине с заботливой настойчивостью предупредила его, что Жанки не будет ни здесь, ни на кладбище.

– Она и так каждый день на могилку-то дочкину ходит. А в церковь она потом, одна как-нибудь придёт, да и дома ей сегодня нужно за всеми присмотреть, приготовить всё как надо…

Как ни уговаривали его чета Панасенко, Глеб с ними не пошел.

– Муторно мне и так, без этих завываний…

Почти сразу же из-за тяжелых дверей выскочил и Виталик.

– Ну его, тёмно там. Говорят, что минут на сорок вся эта процедура растянется, может и на час.

На пронзительно голубом небе стремительно летели куда-то белые облака. Ветром пригибало вершины высоких берез, безо всякого особенного порядка и принуждения расположившихся давным-давно вокруг церквушки. Впрочем, внизу, ближе к траве, было безветренно и тихо.

Стены старого здания, единственного, которое помнил здесь Глеб, совсем недавно аккуратно выкрасили розовым цветом, резные колонки по углам и оконные наличники – выбелили. Именно в этом здании, судя по потертому асфальту и расхоженным к нему тропинкам, всегда и проходили многочисленные церковные службы. Рядом возвышалось новая, белая с золотом, колокольня, нижние окна которой были заколочены рваными кусками фанеры. Около боковой двери новостройки всё ещё стояли большие баки с краской и остатки строительных лесов.

Какой-то мужичок неспешно и не очень аккуратно косил между памятниками и осевшими могилами неудобную, неровную траву.

– Пятница, пятница, пятница-зарплатница… Покурить бы тут как поприличней, – Виталик тоскливо огляделся.

– Пошли, побродим.

Они неторопливо зашагали вокруг церкви по чистым, очень ухоженным дорожкам старого кладбища.

Виталик молчал и, задрав голову, рассматривал золотые купола на голубом небе. Глеб улыбнулся, вспомнив, как в детстве они гоняли зимой через это место – тогда не было ни заборов, ни тропинок – на лыжах, правда, по нижнему краю кладбища, а летом – на рыбалку на речку Бузянку. По таинственной глухой территории они всей командой уговаривались бегать только днём! И то – чёрные чугунные кресты и высоченные мраморные памятники, с ангелами, со строгими глазами святых, давили, пригибали к земле, заставляли поминутно, с замиранием сердца, растерянно оглядываться; в жуткой жирной зелени гигантских лопухов и борщовника выше их роста, непременно, как ему тогда казалось, таились старые мёртвые старухи. Почему-то в эти быстрые минуты, когда они гурьбой торопились пробежать через кладбище, ему всегда хотелось подольше задержать дыхание – и не дышать! Глеб смутно помнил, что церковь была всегда заколочена. Или только её некоторые окна? Но то, что раньше старый погост был очень неухожен и дряхл, он помнил точно.

Панасенко выкурил за старой берёзой папиросину, спрятал окурок в сорванный лопушок, зажал в руке. Покрутил головой по сторонам.

– Смотри, Глебка, какие купчины здесь лежат!

На старых чёрных камнях солнце удивительно чисто и ясно просветляло резные буквы: «Симеон Гордеевич… жена его Евдокия Феодоровна Гордеевы», «Корчевской купец Петр Степанович Субботин…, жития 73 г. Корчевская купчиха Екатерина Ивановна Субботина, жития 96.»

Виталик ползал по густой траве, рассматривая очередной приземистый могильный камень. Читая вслух для Глеба, не уходившего в заросли с чистого асфальта, он с трудом разбирал непривычные буквы старых надписей.

– «Юная роза… лишь развернула алый шипок… вдруг от мороза в лоне уснула. Свянул цветок. Милой моей дочери любящий отец. Города мещанин Иван Никитин Воробъев».

Виталик заполз за оборот камня.

– «Здесь покоится прах девицы Анны Ивановны Воробъевой. Родившейся 1853-го 7 ноября…, скончавшейся 1869-го 11 мая. Жи…, жития ей было 15 лет 6 месяцев и 5 дней».