Когда смерть – копейка…

Днём я болтал с каждым из вас, с Галиной, Людмилой, с Жанной, а вечером пытался хотя бы часть услышанного, самое противное, выбросить из своей головы. Не получалось.

Вадим, а Людмиле твои фокусы тоже ведь могли надоесть? До смерти, а? До твоей смерти. Могла она взять ваше семейное ружьишко да и пальнуть внезапно в своего развесёлого супруга? Могла. Чтобы после этого какое-то время честно проплакаться и потом спокойно воспитывать дочерей, оставаясь примерной вдовой и до самой пенсии трудолюбивым членом коллектива?

И до Жанны могли дойти слухи, что тот взрыв, который погубил её дочку, готовил якобы господин Назаров, или его друзья, неважно, в каких корыстных целях и с какими тупыми намерениями.

– Сиди уж и ты. Зубами скрежетать будешь позже. Я говорю то, что мне пришлось передумать и забыть. Бледнеть и нервничать-то и я умею.

Капитан Глеб холодно покосился на Вадима, который действительно сильно побледнел, неудобно опираясь на забинтованную руку и плечо.

– Мог ли я предполагать, что и Жанна дойдёт до такого, что решится убить убийцу своей любимой Маришки?! После этих страшных сороковин могло что-нибудь случиться у неё с рассудком? Могла она где-нибудь раздобыть ружьё, если уж так разом надумала развязаться со всем этим кошмаром? Ну, коллеги, смелее! Отвечайте! Можно не вслух.

А ты, уважаемый бизнесмен Данилов, если бы совершенно точно узнал, что твою дочку, пусть и приёмную, по глупости погубил кто-то из твоих знакомых, ты ни разу не соблазнился бы размазать гадёныша машиной по забору?!

– То, что я имел право так думать, а вы – возможность так действовать, ясно. И не обсуждается. Но вы для меня особенные. Думать обо всём этом дерьме я мог, а утверждать и убеждаться в этом – страшно не хотел и сейчас особенно не хочу!

Поэтому-то я расспрашивал вас обо всём на свете. Из-за этого приставал к каждому с глупыми вопросами и с наглядными примерами из своей личной жизни. Да и тогда, на сорок-то дней, Гера, я там у вас дома, каюсь, провокацию устроил.

– Чего ты гонишь-то? Нормально посидели. Или это ты тогда Жанку-то копейкой-то в пироге напугал?

– Нет, и не думай даже! Тут другое дело. Чтобы вас всех пошевелить или тех, других, кто вокруг этой истории вьётся, я и решил тогда громко-прегромко поделиться с Виталиком на кухне своими соображениями о том, что, мол, этот взрыв неслучайный, что тёмные люди его удумали и осуществили. Наш разговор с Панасом на эту тему подслушали. Кто – не знаю. После этого всё и понеслось.

– Дак, Глеб, ты же ведь и взаправду тогда так думал?! Ну, ты же ещё говорил мне, что… – Искренние бровки Виталика поднялись на небывалую высоту. – Ты же, это…

Решение в последний раз обидеть неразумного друга Глеб Никитин принял мгновенно.

– Не пей, Виталя, из всякого паршивого копытца! Да ещё так часто и помногу. И будешь тогда различать, когда тебя обманывают или используют в своих целях. Я ж тебя разыграл тогда, на кухне-то, ты что, не понял?! Мне нужен был не очень понятливый собеседник, который бы в ответ на мои бредни громко орал, возражая, и привлекал бы внимание подслушивающих старушек. Вот ты и пригодился. Извини, ежели что не так…

Сейчас-то, видишь, всё прояснилось, а тогда это была такая тонкая игра, своего рода тактическая уловка! Ну, не мог же я тебе всего честно тогда сказать, сам пойми, дружище!

Капитан Глеб тяжело, но всё равно вдохновенно врал, с болью в сердце наблюдая, как Виталик молча темнеет лицом и как всё ниже и ниже опускается над тарелками его голова.

– …Я и говорю, тогда-то ведь многое было непонятно, а сейчас всё прояснилось – сейчас можно и правду. С выстрелом дело ясное, старые обиды несчастного инженерного алкаша на Назара, полиция доведёт свои допросы до конца, суд и всё прочее – это их дела, точно. Страшному покушению на Марека Азбеля тоже внезапно нашлось объяснение – хитрый еврейский мальчик умудрился сам себе колесом по физиономии наездить, вот молодец-то какой!

– А Серый…?

Глядя на серьёзное лицо Вадима, Глеб немного притормозил.

– Думаю, что и с Серёгой органы тоже в конце концов разберутся. Может, действительно, бомжи к нему из-за денег пожаловали, подглядели, как Герман ему доллары вручал или сам Серёга по пьянке похвастался дружкам, а потом спохватился и не стал им показывать, где спрятал свои заветные деньги….

В том, что он себя полностью контролирует, Глеб был уверен.

Мужики и не догадывались, как за эти годы он научился говорить, как он умеет убеждать, какое это искусство – нажимать в разговоре на второстепенное, чтобы сделать незаметным и скрыть важное, как на интонации взбурлить плавное течение беседы и на больших волнах изумления или волнения собеседников проскочить опасные рифы ненужной тайны или острые камни нежелательных вопросов. Он точно знал, что самое страшное было уже позади. Оставалось благополучно привести их общий корабль в тихую лагуну, солнечную и радостную.