Когда соблазняет сам дьявол

Я сидел на корточках и раскачивался, держась за голову. Ни одной грамотной идеи, как выйти мне из сложной ситуации – не приходило в голову. Мне нужно было спасение, но что-то мне подсказывало, что я здесь надолго.

Остается только ждать и надеяться, что пастор пожалеет меня, вернется и отпустит.

Надежды оправдались только в одном, он вернулся. Я подбежал к подножью лестницы и с испугом посмотрел на него.

– Адам, твои родители попросили присмотреть за тобой, пока они находятся на ответственном задании, – его гнев не остыл. – Они всерьез опасаются, что тебя поглотит тьма. Я обещал позаботится о тебе. Пока они не вернутся, ты будешь жить здесь. Так, встань возле лестницы и стой не шевелясь, иначе останешься голодным.

– Но вы не можете держать меня тут! – попытался я возразить, чем еще больше разозлил его.

– Я все могу! – зашипел он. – Ты даже не представляешь, с кем связался. Я не позволю тебе лезть в мои дела. А теперь будь добр, прижмись к лестнице и вытяни руки, иначе не получишь еду.

Я кивнул и выполнил приказ, понимая, без еды мне не протянуть. Он поставил какие-то пакеты и отдал следующий приказ:

– Зря ты развязал руки. Сейчас ты вытянешь их и я тебя снова свяжу, сразу говорю, орать смысла нет, – видимо те сектанты, что заняты строительством его дачи, сейчас отсутствуют, и мы одни.

Мой взгляд метнулся к двери, но убежать тоже не было возможности. Пастор стоял в проходе. Поэтому я обреченно протянул руки и он крепко привязал их к лестнице.

Его взгляд не сулил ничего хорошего, и я молчал как мышка. Он посмотрел на меня внимательно и сказал:

– Меня не будет несколько дней, я еду проповедовать в одну из общин.

– Но как же я… – осмелился я перебить его, за что он с размаху влепил мне пощечину.

– Я разве разрешил говорить, дьявольское отродье? – так грубо он еще не обращался ко мне.

– Так вот, ты останешься здесь, еда у тебя есть, не сдохнешь. – это довело меня до истерики, и я потеряв самообладание заорал:

– Отпустите меня, вы совсем с ума сошли вместе с моими родителями?! Это вам так просто не сойдет с рук! Меня будут искать!

Порочное создание

Зря. Он еще раз ударил меня по лицу и несколько раз в живот. Так что я задохнулся, когда смог отдышаться, он продолжил:

– Ты – пособник сатаны, не советую рыпаться! И кстати, чем больше дергаешься, тем больше затягиваешь узел. – и снова принялся меня избивать. На этот раз он бил меня, пока не появилась кровь. Я уже почти не соображал и плохо слышал, что о говорит.

– Я изгоню из тебя злого духа, ты будешь покладистый! Я буду воспитывать тебя, пока ты не смиришься, ты понял? Смирение, сын мой, смирение!

Он еще несколько раз ударил меня, а я ощущал, как распухает мое лицо.

– Так, теперь ты будешь знать. Будет тебе урок послушания. А пока ты будешь со мной молиться, проси бога освободить тебя от нечистоты.

Я молчал, и он снова ударил меня.

– Молись, мелкий ублюдок! Молись, чтобы я больше тебя не бил. И когда я приеду в следующий раз, то может быть выпущу тебя.

Я подчинился и, несмотря на боль в челюсти, начал читать “Отче наш”, эту молитву я с детства знал наизусть. Это было так унизительно. Я не верю в их бога, я вообще атеист, и заставлять меня молиться, это верх кощунства. Особенно неприятно, что это заставляет делать пастор, который сам едва ли верит во всю эту муть.

Он продолжал меня оскорблять:

– Ты порочное создание! В тебе тысячи бесов, но я выбью из тебя всю дурь. Когда твои родители вернутся, они не узнают тебя! Молись громче!

Я старался, как мог, злить его еще больше не хотелось. Избитое тело невыносимо болело, и я сквозь слезы уже ничего не видел…

Пастор снял ремень и начал хлестать меня, требуя от меня громче молиться. Он смеялся и продолжал терзать.

За пеленой слез я не видел ничего, только чувствовал, как он продолжил бить мое тело. С силой ударял порой, что моя голова билась о бетон ступенек. Это продолжалось еще минуть десять. Потом он замедлил темп и стал не так рьяно меня пороть. Щелкнула зажигалка, и до меня донесся запах табака.

Я смог проморгаться, пастор задумчиво смотрел, как я прихожу в себя, всхлипывая и бормоча одну и ту же молитву снова и снова. А сам в это время раскуривал здоровенную сигару. Очуметь, он еще и курит! Видела бы моя мать, она бы очень сильно разочаровалась бы в нем!

– Ты плохо молишься, – ругался он. – Потому что ты тупой. Решил, что разоблачил меня? Что ты там своей мамаше про меня наговорил? Да ты ничего не знаешь про мои дела! И лучше тебе заткнуться в тряпочку, если хочешь жить!

Он снова взял свой ремень в руку, а затем на меня опять посыпались удары. Этот религиозный козел явно наслаждался процессом.

Если какие-то извращенцы это делают только потому, что их возбуждает сам факт насилия, то этого ублюдка заводило нечто иное – ему нравилось мое унижение. Ему хотелось заставить меня почувствовать себя полным ничтожеством.