Когда сорваны маски

От кого бы она ни бежала, уже одно то, что она решила укрыться у меня, означало, что она мне доверяет. Меня никак нельзя было считать надежным человеком, но ведь она этого не знала. Я не имел опыта общения с детьми, своих у меня не было. Тем не менее одна знакомая женщина утверждала, что их тянет ко мне, как магнитом. Вполне возможно, она была права. Просто до сих пор я этого не замечал или, скорее, не придавал этому факту никакого значения. И теперь малышка не то чтобы вцепилась в мою руку, но держалась за нее, сознательно или неосознанно, в этом не оставалось никаких сомнений.

Я понятия не имел, что она такого натворила, если за ней погнались двое взрослых мужчин. И главное, совершенно не представлял, что мне теперь со всем этим делать. Взять ее с собой в ресторан было совершенно невозможно: я не смог бы там объяснить, кто она и как у меня оказалась. Но в основном я боялся, что те двое, которые ее разыскивали, вернутся.

Наше заведение называлось скромно: «Ресторан в Сольвикене», потому что других ресторанов в Сольвикене не было. Его владелец Симон Пендер был моим лучшим другом, еще со времен журналистской молодости. Тогда, по заданию газеты, я готовил скандальный материал о гольф-клубе, где он работал. Так мы и познакомились, а с той моей статьей ничего не вышло.

Потом я завязал с журналистикой и оказался на распутье. Я получил от газеты солидное выходное пособие, однако не представлял себе, что с ним делать дальше. Собственно, со мной так было всегда. Меняя одну профессию за другой, я не пытался толком освоить ни одну и никогда не задавался целью сделать карьеру. Я начинал новое дело, словно вламывался в чужой дом. Вот и прошлым летом, когда Симон пригласил меня поработать в его ресторане в Сольвикене, я с готовностью согласился.

Я снова заглянул под кровать. Она спала.

Тут мне пришло в голову задействовать компьютер: может, хоть с его помощью получится понять, что заставило двоих мужчин преследовать девочку, причем с таким упорством, что один даже пытался ворваться в мой дом. Если, конечно, все это мне не почудилось.

Лицо девочки оставалось спокойным. И вся она была такой домашней, уютной. Вполне возможно, что дети тянулись ко мне, однако я никогда не мечтал иметь ребенка. Меня привлекало совсем другое: дороги, путешествия, полеты, музыкальные группы, новые возможности, нескромные взгляды.

Я всегда был падок на такие вещи, даже слишком.

Таким людям не до детей.

Так мне кажется, во всяком случае.

Хотя что я, собственно, знаю?

И хотя девочка воспользовалась моим полотенцем, на ее лице оставались грязные разводы.

Она свистела во сне. Вздыхала. Сглатывала.

У меня на глаза навернулись слезы. Я редко плачу. И не потому, что это не мужественно – никогда не придавал значения такого рода болтовне, – просто до сих пор жизнь не предоставляла для этого серьезных поводов. Одна знакомая называла меня бесчувственным. Другая – реалистом. Третьей вообще нечего было сказать по этому поводу.

Последний раз я плакал прошлым летом, когда однажды ночью долго не мог заснуть в ожидании звонка от женщины по имени Бодиль. Я плакал, потому что она не звонила, потому что я был влюблен и одинок и мне страшно ее не хватало.

Но сейчас я сдерживал рыдания, потому что боялся разбудить девочку. Так мне казалось, по крайней мере.

Я не уверен, что ее разбудили мои всхлипывания, но она вдруг пискнула, отпустила мою руку и отодвинулась от меня к стенке.

Потом оглядела комнату, стараясь не встречаться со мной глазами.

– Эй, ты… – окликнул я ее таким задорным тоном, что не узнал собственного голоса. – Все трясешься? Трус не играет в хоккей.

Сам не знаю, с чего мне вдруг пришло в голову это выражение. Хоккеем я перестал интересоваться после распада Советского Союза. Кроме того, голос, которым я произнес эту фразу, напомнил мне самому медведя Балу из «Книги джунглей».

– Тебе нечего бояться, – пояснил я. – Здесь никого нет, кроме меня.

Теперь я говорил как обычно, тем не менее она не ответила.

Я попытался подняться, и суставы мои затрещали. Вероятно, все же не стоило так легкомысленно выбрасывать рекламную брошюру Шведской ассоциации по борьбе с ревматизмом.

– Ну вот, – сказал я. – Сейчас я выйду на кухню и опущу жалюзи. А потом приготовлю кофе. Ты ведь пила кофе прошлым летом, насколько я помню? Это Арне догадался тогда угостить тебя. Помнишь Арне Йонссона, моего приятеля из Андерслёва?

Вспомнила она Арне или нет, мне оставалось только догадываться. Девочка молчала.

Я едва различал ее лицо под кроватью.

Опуская жалюзи, я окончательно убедился, что на улице дождь, однако без ветра. Тяжелые капли падали строго вертикально. Ни в гавани, ни возле дома, ни у ресторана не было ни души. На часах только четверть шестого, но как раз в это время одна дама из местных имела обыкновение выгуливать собаку.

Я поставил кофе, включил компьютер, надел носки, рубашку, потом отфильтровал кофе по чашкам и объявил, что все готово.