Когда струится бархат

Императрица Матильда — стройная, с изящными руками и горделивой осанкой — была облачена в облегающую тунику и платье морозно-серебристого цвета, отороченное у обшлагов и каймы мехом горностая. Адам вложил ладони в руки Матильды и в ответ на клятву верности ей и ее будущим наследникам получил ледяной поцелуй. Не улыбаясь, не выказывая ни малейших признаков учтивости, она принимала все происходящее, как должное. Вот и сейчас, глядя сквозь Адама невидящим взглядом, Матильда явно предпочитала не помнить, сколько раз была обязана ему жизнью. Если бы императрица позволила себе хотя бы легкое подобие улыбки, ее можно было бы назвать красивой. Сквозь серебристую кисейную вуаль просматривались косы темно-каштанового цвета, под причудливо раскрашенными ресницами сверкали синие, как озерная вода, глаза, пронзавшие холодом каждого, осмелившегося заглянуть в них. Дворяне и духовенство со всех уголков страны наблюдали принесение присяги своими соседями из Норфолка, Лейчестера, Дерби, Глочестера, Равенстоу, Честера, Блуа, Солсбери, Винчестера, Кентербери. Адам отступил назад и скрылся в толпе других баронов, а на его месте уже другой дворянин склонился на одно колено, присягая Матильде.

Генрих улыбался и за себя, и за свою дочь. Его улыбка не была натянутой или искусственной, предназначенной придать церемонии больше праздничности. Король улыбался искренне, с глубоким удовлетворением. Адам понял, что монарх, избалованный неограниченной властью, сейчас по-настоящему рад видеть, как подданные-бароны признают Матильду его наследницей, и неважно, что этому немало способствовали неутомимые увещевания Роберта Глочестерского. Баронов, конечно, вынудили согласиться на присягу, но и сам Генрих ответил согласием не искать для дочери жениха-иностранца, не получив одобрения своих вассалов. Однако чего на практике стоили подобные клятвы? Для короля это просто способ получить отсрочку во времени, после которой он мог без помех нарушить обещание. Когда будет нужно, Генрих выдаст дочь за того, кого сочтет подходящим претендентом. Теперешняя улыбка короля выдавала уверенность в благополучном исходе.

Праздничный пир начался с шумной церемонии и был обставлен с торжественностью, отвечавшей важности события и собранию всех самых важных людей страны. Адам, как один из мелких помещиков, получил место в дальнем конце зала и вздохнул с облегчением. Он не получал удовольствия от таких сборищ, где процветало лицемерие, и каждый стремился превзойти других в роскоши, ревниво посматривая по сторонам и оценивая свой успех или неудачу. Здесь же можно было получить предательский удар кинжала или столкнуться с хитроумно и коварно устроенным оскорблением.

— Эй, друг, уж мог бы и побеседовать со мной, ведь я готов либо обвенчать тебя с Хельвен, либо совершить богослужение на твоих похоронах! — жалобно протянул за плечом Адама чей-то низкий приятный голос.

Адам обернулся и увидел улыбающегося молодого священника, только что протиснувшегося к помосту и усевшегося рядом с ним. Неожиданно Адам понял, что улыбается в ответ.

— Джон! Не ожидал увидеть тебя здесь!

— Видно, графу Лейчестерскому после принесения присяги срочно понадобилось исповедоваться в грехах, — засмеялся второй сын Гийона, носивший, кстати, такое же имя, как и отец. Во избежание путаницы дома его чаще называли именем святого, в день которого Джон родился. Имя, зарегистрированное в документах, использовалось только в официальной обстановке.

— Исповедаться надо бы почти всем участникам церемонии, — невесело усмехнулся Адам, — а в особенности королю. — Он протянул руку и шутливо провел по выбритой на макушке друга тонзуре, окруженной пышными каштановыми волосами. — Стало быть, ты уже посвящен в духовный сан?

— Еще на прошлый Мартынов день[6].

— Значит, я должен называть тебя «отцом» и разговаривать с подобающим уважением?

Джон засмеялся низким красивым смехом.

— А для тебя это тяжелое испытание? — Подошедшая налить вино девушка-служанка приветливо улыбнулась молодому священнику. Джон улыбнулся в ответ, но даже не заметил, что девушка красива. Не то чтобы он был равнодушен к красивым девушкам — наоборот, в этом вопросе Джон хорошо разбирался, и можно было смело констатировать, что идеалы воздержания и безбрачия писались не для него. Причина отсутствия должного внимания была весьма прозаической: плохое зрение помешало бедняге вообще разглядеть, что за личико склонилось над его кубком. Еще с раннего детства, когда маленький Джон спотыкался о свою кроватку, о корзинки для шитья и наступал на щенков гончих собак вместо того, чтобы обойти все эти препятствия на своем пути, все знали, что ему либо придется стать священником, либо погибнуть во цвете лет.

Адам искоса взглянул на молодого священника.

— Уж не собираешься ли ты прочитать мне проповедь?

Джон сузил близорукие глаза, пытаясь разглядеть еду на блюде перед собой — угря, тушенного в травах и вине, — и ответил вопросом на вопрос.

— Ты знаешь, почему мой господин Лейчестер из нескольких кандидатов на должность домашнего капеллана выбрал именно меня?