Когда сверкает молния

— Опять женские штучки? — недовольно подсел к ней. — Хватит, не надоело ли? Здесь вкалываешь как проклятый, а она все недовольна!

Татьяна отодвинулась от края тахты, отстранившись от неуместно протянутых рук Виктора.

— Продолжай дуться в таком случае, а я пошел... Мне к Локтевым сходить надо. — Он поднялся, прошел к застекленной двери, но выйти не успел.

— Виктор! — услышал за спиной ее резкий голос. Он оглянулся, увидел бесстрастный взгляд. — Прежде, чем уйти, прочитай то, что лежит там! — Она протянула руку, показывая на телевизор.

Виктор подошел к столику, на телевизоре лежал тетрадный в клеточку листок.

«Дворняжка живет долго, лет двадцать-двадцать пять. Тявкает себе и до других дела ей нет. Выползет из конуры, побрешет, полает и опять упрячется под крышей, сытая, довольная...

А охотничья умная собака тянет всего лет пять-шесть. Она обучена, от природы обострены занятые постоянно нервы и мозг. Трудиться — ее главный удел. Без леса, охоты, без человека рядом, кому она друг, — жизни у нее нет!..

Виктор, мы молчим, мы не знаем глубин друг друга. И потому, не обессудь, я ухожу от тебя...

Не хочется, не могу жить дворняжкой!»

Беглым взглядом оживших глаз он быстро пролетел по тетрадному листку, лихорадочно возвращаясь к тому, что уже читал, не веря написанному.

— Это все? Лучшего изобрести ты не могла? — И он разорвал в клочья тетрадную страничку.

— Уезжаю сегодня, последним автобусом! — услышал категоричный ответ. — Хорошо, что дочку не успели забрать от родителей...

— Но это немыслимо, Татьяна! — закричал он.

— Немыслимо — жить так! Продолжать жить...

Виктор нервно сбросил с ног мягкие шлепанцы, и они разлетелись по полу в разные стороны. Демонстративно хлопнув дверью, ушел. Он долго вышагивал по улицам, шумно-оживленным в эти часы. Навстречу шли озабоченные люди, среди них попадались знакомые. Он мельком, одним кивком здоровался, проходил мимо. Ему не верилось в то, что написала Татьяна. Никуда она не уйдет, не позволит самолюбие и женский страх одиночества, — зло думал он. Здесь хорошая квартира, которую в конце концов недолго поменять на такую же в ее родном городе, здесь работа. Рвалась же сюда, из-под родительской опеки, чтоб познать самостоятельность, проверить свои силы — сумеет ли без папы и мамы?.. Нет, она не уйдет...

Выцвела голубинка неба. Опустилось солнце за дымное марево комбината, разукрасив горизонт в удивительно яркие, лихие краски. Центральная улица вывела его сначала к широкой новой площади, затем — к пригороду, где был автовокзал.

Не страх ли привел его сюда? Не желание ли увидеть уезжающую Татьяну? «Нет, нет! — сам себе твердил с уверенностью Виктор. — Никуда она не уедет!»

Последние автобусы отфыркивались выхлопными газами. Тяжело набирая скорость, расходились в разные концы магистрали и быстро скрывались в наступающих сумерках. Он постоял, бесцельно наблюдая за автобусами, за людьми, вечно спешащими неведомо куда, за старенькими торговками, не успевшими реализовать смородиново-малиновую и цветочную продукцию своих частных садов. Машинальным взглядом наткнулся на свежие срезки сахарно-белых гладиолусов, непроданно торчащих из ведра с водой. Он подошел к старушке и, не торгуясь, купил несколько ветвей, отяжеленных белой прелестью цвета и мечевидными разводьями листвы.

Войдя в улицу, ведущую к дому, решил к Локтевым не заходить, вполне уверовав в победные слова начальника бюро — Давыдовича. «Живет же человек! — подумалось ему. — Три раза женился-расходился и как с гуся вода, в ус не дует...»

Он подошел к дому, посмотрел на третий этаж, где их квартира. В окнах огней не было. «Наверно, спит уже?» Вбежал по бетонным ступеням на свой этаж. Чтоб не будить жену, звонить не стал, замок открыл ключом. Раздевшись, заглянул в спальню — Татьяны там не было. В предчувствии недоброго он кинулся в зал, к телевизору. На тахте лежал оранжевый махровый халат, на телевизоре — записка.

«Подумай и одумайся. Уезжаю за дочкой. Вернусь к началу школьных занятий. Таня».

От души отлегло... Значит, вернется!

Поздно вечером зазвонил телефон. Виктор схватил трубку и сразу же признал по голосу секретаря парткома — Зарипова.

— Я извиняюсь, Виктор Иванович, — услышал он, — но наша бюрократия опять сделала просечку. Завтра партком, а вас вызвать забыли. Так что приглашаю лично... — и секретарь положил трубку.