Когда тебя нет

Я последовал ее словам, и вместо ответа отец стал присылать мне деньги, которые мы тратили на мятный ликер, сигареты и билеты на музыкальные фестивали, где все надеялись увидеть «Placebo». Тогда мне казалось, что мы – настоящие бунтари, что мы – пропащие, как ребята в том фильме из восьмидесятых, который обожала Ида Линн. Через год после переезда мама вышла замуж за Юкку официально, хотя в церкви они поженились еще давно. Я взял его фамилию, чтобы смешаться с толпой. Так я стал Сержем Веналайненом, человеком, чью национальность не угадать никому.

После школы я поступил в университет в Хельсинки на технический факультет и получил свою первую работу системным администратором. Тетя Иды Линн, ветеринар, наняла еще двух сотрудников, и я настроил для них внутреннюю сеть. Потом появилось еще несколько клиентов. Ида Линн работала несколько часов в день мастером по пирсингу в торговом центре. Она не ходила в университет, она была свободным художником и часто принимала участие в протестах антиглобалистов возле здания вокзала. Я так и не понял связи между искусством и политикой, но она сказала мне, что я и не должен понимать, я человек науки, и в этом моя сильная сторона.

Конечно, она была права. В юности, осознав, что рок-звезда из меня никакая, я задался целью стать программистом, а еще лучше – хакером. Они казались круче рокеров, точно умнее, и не надо столько общаться с людьми. В шестнадцать я прочитал книжку того странного русского парня, кажется, он недавно умер – Крис Касперски. Она называлась «Техника и философия хакерских атак». Там говорилось о том, что взлом – это разрушение, а разрушение – путь познания. Мне нравились эти слова, я тоже стал называть себя «кодокопателем». У Юкки был компьютер, и я часто ковырялся в нем тайком. К выпускному классу, не без помощи методик Иды Линн по манипуляции чувством вины отца и ненавистью матери, я накопил на собственный компьютер и занял программированием все свое свободное время, пока Ида Линн рисовала огонь и глаза тьмы или прокалывала пупки своим толстым подружкам.

На обеде я снова иду в парк. Сидя на той же самой лавке, что и неделю назад, я еще раз удостоверяюсь в том, что Трон так и не был онлайн. Потом я вбиваю в поисковике сайт продажи авиабилетов.

Это было той весной, когда я готовился к экзаменам на бакалавра. Именно тогда я впервые заметил золотистую полоску у нее в проборе – так я понял, что она решила избавиться от своих черных волос. Ей не хватило терпения, она была слишком порывистой для того, чтобы просто ждать. Сначала она пыталась смыть краску растворителем, и ее волосы почти истлели, стали тонкими и колючими, как корка на весеннем снегу. Тогда она взяла ножницы и отстригла их перед зеркалом в прихожей, вернувшись с работы, не снимая куртки и ботинок.

Я помню пряди на полу, сметенные в кучу вместе с пылью и мусором, они так и остались там, пока я не вынес их в сад. Я решил, они могут пригодиться птицам для гнезд, и выбросил их во двор. Это был конец эпохи. Тогда я еще не знал, что вместе с этими волосами уйдет и ее любовь к «Placebo», которых теперь заменят какие-то более модные парни из Лондона во главе с татуированным черноглазым вокалистом. Впрочем, с ней это было не в первый и не в последний раз. Она любила разбиваться на части, каждый раз собирая заново немного измененную версию себя.

Тем вечером, под одеялом, когда я уже почти спал, Ида Линн сказала, что Хельсинки – слишком маленький город, что она задыхается, что люди здесь узколобые, а мечтателям, таким как мы с ней, тут просто негде развернуть крылья. На свете есть места, где мы можем стать, кем захотим.

«Какие?» – спросил я.

«Лондон».

Сквозь сон я помню, что сказал ей: «Да!» Я хотел быть только с ней, мне было все равно, в каком городе. Мы купили билеты в один конец и улетели, не дождавшись экзаменов. Тогда я не знал, что оставляю позади не только Хельсинки.

Рядом со мной на лавку приземляется огромная чайка. Она смотрит на меня, моргая глазами. Может, эта птица, которая прилетает ко мне уже второй раз, один из знаков, которые ждала Ида Линн? Птица, самолет. Я поднимаю глаза в небо и вижу высоко над головой в просвете меж облаков длинный белый пунктир.