Когда течет крем

Мы позавтракали и стали собираться в дорогу – сначала заедем на кладбище к предкам, а потом купаться в Халук, как и пять лет назад. В прошлый раз для посещения кладбища мы сорвали четыре ветки рябины со спелыми гроздями. А когда-то давно, когда Митя ещё был маленьким мальчиком, мы ходили в лес и приносили оттуда сосновые ветви. Что делать, на кладбище принято приходить с чем-то, как будто идёшь в гости. На надгробиях оставляют конфеты и блины, если это родительский день, а дядя клал отцу и младшему брату сигарету, когда курил. Отец его тайком от матери покуривал, когда вернулся с войны. А младший брат тоже брался за сигареты, в нём старовер боролся с образцом придурка новейшего времени. Мы в первый раз в жизни видели, что рябина не алеет своими ягодами. Я сорвала четыре ветки калины покрасивее, с недозревшими ещё зеленоватыми кистями. И четыре небольших неразвившихся подсолнуха, они растут в огороде в качестве медоноса для пчёл. Чтобы семечки вызрели в нашем климате, нужно семена высаживать в домашние горшочки в марте, а в начале июня переносить их в открытый грунт.

У подсолнуха толстый стебель, а я не прихватила ножа, так что, провозилась долго. Костя увидел, что я делаю и помог мне. Он поедет с нами, так распорядилась тётя. Мы вернулись во двор, и я положила наш букет на сиденье машины. Больше мы ничего не взяли с собою.

Тётя перекрестила нас, сидящих в салоне машины, и мы поехали мимо разнообразных изб и фантазийных строений, которые деревенские варганят теперь, смотря сколько есть средств, или латают старое жильё, чем придётся. По домам видно, что люди живут, как попало, как придётся. У нас один из лучших домов, так ещё бы!

У памятника солдатам-героям мы свернули налево. Памятник этот сейчас находится в наилучшем виде, чем когда-либо. Когда он появился, из крашенного серебрянкой бетона, за его спиной был новый одноэтажный сельский клуб. Он всё никак не мог набрать штат специалистов, потому что из получивших образование в культпросветучилище сюда никто не хотел ехать в одиночество, а из местных и старых никого не было. Раньше рядом в избе была хорошая библиотека с двумя библиотекарями. Летом, когда мы с тётей, тогда школьницей, сюда ходили за книгами, здесь таинственно пахло стариной и прохладой, старинными книгами, зачитанными невесть когда, давным-давно, начиная с довоенного времени. Я не помню всего, что мы брали здесь. Помню в ветхой обложке «Принца и нищего» Марка Твена, книжки про бабочек и муравьёв, мичуринские сборники о том, как сажать сады и прививать плодовые деревья.

За спиной у памятника слева раньше была машино-тракторная станция и склады, где нам отпускали мёд из расчёта трехлитровая банка на семью в год, а ещё раньше там давали пайковый кусок хлеба, граммы круп и муки. Теперь металлические ворота на станцию висели, едва держась, видно было, что их пытались снять и сдать в металлолом, но категорически не хватило силёнок. За воротами в глубине, прямо на дороге были видны два сломанных комбайна и деревянные ветхие строения былых складов, все переломанные. На углу на выезде со станции и на свороте к кладбищу стояла изба, криво-косо зашитая щитами. Раньше она выглядела прилично, и от неё пахло хлебом, кожами и металлом – в ней был магазинчик сельпо, где столько всего перебрали и мы, от конфет и хлеба до тканей и вёдер. Теперь в избе было кафе, но у кого же есть деньги сидеть в кафе среди всего разора, и оно открывалось редко, когда заказывались бедные поминки по преставившимся.

Но нам всё здесь нравилось, конечно, здесь было то, чего не было в Ква, точнее, что не бросалась в глаза в Ква – человеческая убогость и незащищённость, то, что может человек сам-один. Построить избёнку, завести скотинку, распахать огородишко. Так мы мимо строений разной степени приятной убогости, доехали до кладбища, обгоняя редкие машины-раздолбайки. Впереди обозначилась линия могучей железной дороги с двух сторон засаженная высоким шумливыми тополями. Саженцы железнодорожники завезли сюда около шестидесяти лет назад, и, пока они высаживались, деревенские сколько-то штук украли – тополя теперь шумели и у конного двора, теперь бывшего, и у бывшего магазина сельпо, и на росстани, и за рекой. А потом саженцы тополей были завезены и в посёлок к заводам и домам заводчан, и теперь вся таёжная обжитая низина шумела тополями, рябинами и сиренями. А ветров здесь хватало всегда – посланников то Ламы, то душных степей Онголии. Близ завода был даже высажен целый парк тополей, но они, принимая пыль и дым мощных заводских труб, выросли кривыми и убогими, по парку никто не ходил, даже пьянчужки.