Мне казалось, что чем более важной персоной становится Джерри, тем менее значительной делаюсь я. Чем больше я позволяла себе раскисать — а я знала, что для детей я была бесхарактерной тряпкой, — тем больше овладевало мной чувство жалости к себе. Разве я ничего уже не значу в этом мире? Подсознательно, думаю, я не верила, что представляла собой что-то значительное. Моя карьера у Марты Грэм не имела выдающегося успеха — я считалась талантливой танцовщицей, но не стала великой балериной; моя уверенность в себе всегда была шаткой. Если меня принимали в женский клуб в высшей школе, я говорила: «Это потому, что у меня два старших брата, а девушкам нравятся мои братья». Или: «Это потому, что я могу танцевать и оказаться полезной, когда они будут ставить спектакль».
Я не могла принять, что люди любят меня саму. И стеснялась того, что не закончила колледж, хотя понимала, что если я ловко действую и нарядно выгляжу, может быть, незнакомые и думают, что я умница.
Необразованная. Не Павлова. И даже наполовину не такая женщина, какой была моя мать. Я всегда сопоставляла себя с недостижимыми идеалами — Мартой Грэм и моей матерью, и всегда оказывалась неизмеримо ниже их. Это был хороший повод для того, чтобы напиваться. Моя мать была удивительной женщиной, строгой, доброжелательной и принципиальной. И никогда не подводила меня. Безупречная, она пыталась и нас, детей, запрограммировать на безупречность. Она никогда не делилась с нами своими проблемами и преодолевала их в одиночку. Для меня она была самым ярким примером. Когда я не могла перенести в одиночку свои неприятности, то теряла уважение к себе. Как бы сильно я ни старалась, я не могла оправдать собственных надежд[16].
Кажется, что первая леди остается глуха к собственным словам: о своих переживаниях детства, об отношениях с матерью и отцом, о которых она говорит очень мало. Она не замечает того, как ее детский опыт повлиял на формирование ее личности и способа преодоления трудностей. Она не видит, что ее самопожертвование во имя мужа, его потребностей и ожиданий, и превращение в «бесхарактерную тряпку» обусловлены событиями, которые она пережила в детстве. Подавление чувств, жесткая самокритика и перфекционизм, которые Бетти Форд усвоила в детстве, — это прямой путь не только к алкоголизму, но и к раку молочной железы.
6. Ты тоже к этому причастна, мама
Во второй книге своих воспоминаний «Запри меня или отпусти» Бетти Кравчик пишет о том, как в результате рака молочной железы умерла ее 27-летняя дочь Барбара Эллен:
Последний раз я страдала от мигрени примерно три года назад когда в отделении паллиативной помощи главный врач сообщил мне, что я должна дать согласие на уход Барбары Эллен из жизни.
«Она просит вашего разрешения уйти из жизни», — спокойно сказал он. Мы были в отдельном помещении, специально отведенном для людей вроде меня. Самых несчастных людей на свете.
«Черта с два! — бросила я в его сторону, испытывая ужас при одной только мысли об этом. — Я не одобрю ее уход из жизни. Она не получит мое разрешение на собственную смерть! Я запрещаю…»
В тот момент я была сломлена и рыдала. Доктор терпеливо ждал. Он привык к такой реакции. Это часть его работы.
«Миссис Кравчик, я думаю, вы понимаете, что страдания Барбары Эллен с каждым часом становятся все сильнее».