– И полезла по вертикальному стометровому лазу, который никто за столетия не одолевал, и выбралась на самый верх колодца?
– Долгие месяцы ушли у меня на это. Я и палец ломала, и до крови стирала костяшки, – уверенно ответила смелая девушка, смотря прямо в глаза тому, от одного взгляда которого другие падали ниц. – И если это будет стоить мне жизни, я готова: я увидела нечто такое, что другие здесь и за целые десятки лет однообразия и скуки никогда и не увидят, и не помыслят о существовании таких чудес!
– Твою мать я знаю. А кто твой отец, девочка? – шаман смягчился в голосе. Руки опустились на пояс и замерли в позе того, кто привык распоряжаться жизнью и смертью других людей.
– Мама никогда не любила говорить на эту тему, а в последние месяцы, после того как меня изгнали из рода, – и подавно! Благодаря ей я и осталась жива.
– К "очумленным" никто не смеет притрагиваться! Таковы древние законы нашего племени! Их можно учить словом, можно ругать, можно насмехаться над ними, можно не обращать внимания, как на ящерицу, ползающую где-то далеко под пещерным сводом! – голос шамана набирал силу и громкость звучания. – Они должны жить за пределами наших пещер, предоставленные сами себе и своему выбору! Обратно вернувшихся ждёт…
– Смерть, – могильным голосом продолжила Лаура в ухо Авроры, отчего та вздрогнула.
– И никто не смеет их трогать! – вновь повторил Моран. – За нарушение древних традиций и законов твою мать ждет смерть после суток заточения среди мертвых камней, чтобы она успела все хорошенько осознать!
Голос шамана гремел, сотрясая своды. И так же вторили ему слезы девушки, точно второй голос в дуэте, пытающийся изо всех сил умилостивить разгневанное божество.
– Клянусь, она не дотрагивалась до меня! Только приносила еду – и мне было что есть! Вот и все, что я хотела сказать!
– Твои слова ничего не значат. Нарушение закона есть нарушение закона.
– Прошу тебя, могучий Моран! Умоляю если не жизнью своей, то… даже не знаю чем… Смилостивься! Пусть мое сердце съедят, а тело отдадут на удобрение наших злаков! Я готова отдать жизнь ради матери!
Шаман смотрел на нее свысока. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Мне от тебя нужно нечто другое, моя пещерная дочь!
Ниц возлежащая дева обхватила стопы шамана.
– Молю тебя Оркусом, хранителем нашего мира и народа, господин, только скажи, что я должна сделать, не губи родную душу!
Улыбка торжества проскочила на древнем лице Морана, но тут же скрылась за глубокими морщинами.
– Вижу твои слезы, дочь, и доволен ими. Они искренни и чисты! Ты хочешь спасти свою жизнеподательницу?
– Превыше себя!
– Хорошо! А спасти свой народ готова?
– За этим и вернулась сюда, Моран почитаемый!
– Не с того ты начала! Потому и схватила тебя стража! Ты посмела кричать у входа в пещеры и звать народ за собой, якобы на "волю"…
– Но там и вправду воля!
– … а на самом деле, – продолжил Моран, – на смерть!
– Как, почему? – ахнула дева.
– Потому, глупая, что я живу так долго, что тебе и не снилось, и не ты первая, не ты последняя, кто за столетия находит выход, но никто еще до тебя не смог выжить после такой воли! – Моран совершенно успокоился и, придвинув себе массивный стул, продолжил. – Я сам был вожаком такой вылазки. Нас было двенадцать! А внизу собралось все племя! Но как только мы выбрались наружу, и утренний свет бросил на нас первые лучи, то сперва один, затем другой мой сородич, затем третий… – шаман стряхнул со лба капельки пота, – все они обернулись серым пеплом, разлетаясь по ветру, как сухие листья от жара костра! Я пошатнулся, время точно замерло. Тогда-то я и услышал впервые зов Оркуса, его утробный голос… Он воззвал ко мне из оставленного колодца. Я это чувствовал затылком! В те секунды моя жизнь колебалась, как струна лиры под рукой неопытного музыканта, который должен определиться с ладом песни… И тогда я стал его добровольным слугой, а он даровал мне новую жизнь. Я летел обратно в колодец. Все сто метров лаза отзывались болью внутри меня, точно вырывая какое-то сухожилие, точно вплетая в меня другую нить… Когда я рухнул в воду колодца, брызги окатили всех собравшихся. Та сила, что пришла ко мне, отозвалась и во всем племени. То было так давно, что я и не упомню…
Шаман вздохнул, набрал полную грудь затхлого пещерного воздуха и выдохнул с тяжким сопеньем.
– Но я призвал тебя сюда не для этого, дочь нашего племени. Теперь-то ты понимаешь?
– Теперь понимаю, – завороженно отозвалась Лаура.
– И жизнь твоей матери, и свобода нашего племени – теперь все в твоих руках! Ты – та, которая каким-то образом оказалась не подвержена давнему проклятию.
– Какому проклятию? – глаза девушки блеснули, а ум, позволивший найти выход, никогда не дремавший, встрепенулся, как ястреб, почуяв трепыханье в траве.
– Слушай меня, слушай главное! Остальному – время придет! Главное – то, что свет не превратил тебя в пепел! А значит – ты ходишь по земле, как простые люди, ты видишь рассветы и закаты, ты не привязана к пещерным ходам! Все эти тоннели мы рыли не просто так. Но так и не смогли добраться до заветной цели. А ты сможешь!
– Говори!