Когда тени вернутся

– Для меня она навсегда останется и моим проклятием, и моим спасением. Моя родина – это цепь едва проходимых тоннелей под землей, вырытых за века нашими мужчинами. Представь себя в кромешной темноте сутками, неделями напролет. Пространство ограничено. Изо дня в день происходит одно и то же: одни трудятся в тщетной надежде прорыть тоннель к артефакту, о местоположении которого известно только то, где он был сотни лет тому назад. Ориентиры – лишь далекие и высокие звезды, которые по ночам просматриваются из наших бездонных колодцев. Да и надежда ли то? Монотонная работа рук, по привычке, без цели. Один шаман ее помнит. Остальные и не думают ни о чем. Кто не роет – обустраивает быт общины. И так с утра до вечера: сон, еда, труд, занятие повседневными делами, снова еда и снова сон. Большего у нас нет. Так жили поколения до нас. Так живет поколение наше. Без надежды, без веры. Без мечты! – Лаура рассказывала, и ее щеки загорались алым румянцем. – Это не жизнь, а существование! Я бросила вызов самой себе. С первых лет жизни мечтала о звездах, не веря, что наш подземный город – это весь мир. Так я стала сперва отверженной в своем роду, а после – и в племени. И вот, превозмогая голод и боль, я выбралась из колодца. И крик замер в груди от восторга перед новым миром! Разве есть счастье больше этого? Жить здесь, дышать свободой!

Стилихон задумался на минуту, глядя на необычную девушку, в ее темные глаза.

– Да, ты говоришь правду, – твердо сказал он, почесывая бороду правой рукой.

– Но я не хочу свободы лишь для себя одной! – пылко воскликнула юная особа. – Представь себя среди незнакомцев, где нет ни одной души, способной тебя понять.

– О, я знаю это чувство и представляю его себе больше, нежели ты думаешь!

– Где нет твоих сородичей, а местные принимают тебя наполовину: ты можешь перенять их говор, их повадки, но они тебя никогда не примут, как свою!

– Как мне близко то, что ты говоришь! Смотрю в тебя, точно в зеркало: я посвятил всего себя Риму, отдавая кровь и жизнь, но те, кто восседают на ступенях сената, кто нежатся в своих дворцах, по-прежнему видят во мне вандала, варвара, способного предать, способного обратиться против. Как будто столько лет вся власть, вся армия не принадлежала мне одному! Стоило мне захотеть – я бы давно восседал на престоле! Но я дал слово: что один сын, Гонорий, будет править Западом, точно так же, как второй, Аркадий, – Востоком. И что с того, что, как говорил сам их отец, Феодосий, у первого нет к тому ни талантов, ни способностей? Я поклялся единым Богом – и клятву не нарушил! И вовсе не собираюсь садить своего сына Евхерия на восточный престол. Феодосий сам женил меня на своей племяннице!

– А я своего отца не знаю! – тихо проговорила Лаура, словно боясь перебить исповедь великого мужа.