Когда цветут камни

— Варя вернулась, Фрол Максимович, — сказал забойщик Коля Васильев, голубоглазый паренек с подрисованными сажей усами. — Попрощаться, говорит, с вами пришла: на фронт ее берут…

Фрол Максимович и глазом не моргнул. Осветив лицо забойщика карбидкой, сказал добродушно:

— Ты, видать, сегодня опять не мыл у себя под носом.

— Мыла не жалел, честное слово, да вот сажа в кожу въелась, — ответил Коля, не смея признаться в том, что ему до смерти хочется казаться взрослым; что ни говори, он старейший забойщик, а усы, придающие солидность, не спешат расти.

— Въелась… — Фрол Максимович улыбнулся и, оглядев ребят, сказал:. — Приступайте к делу.

После этого он повернулся и пошел вдоль штольни своей медлительной походкой.

Стало быть, и Варя уходит на фронт. Как старший сын Максим, как и младший Василий, пропавший без вести. Опустело гнездо Фрола Максимовича… Подходя к дому, он ясно представил себе: Варя сидит, обнявшись с матерью, и обе плачут. Что он скажет им, чем утешит? У самого сердце не камень.

Возле крыльца Фрола Максимовича встретила Дымка. Ласкаясь, радостно взвизгивала, будто давала весть: Варя вернулась домой!

— Радуешься, глупая, — сказал он ей, — а там слезы…

Так и есть. Войдя в горницу, Фрол Максимович увидел: Варя лежит на кровати и все пытается встать, а мать удерживает ее, и глаза у матери заплаканы.

— Лежи, лежи, — уговаривает она.

Фрол Максимович подошел к дочери и, поцеловав ее в щеку, сказал:

— Значит, и ты улетаешь, дочка…

— Так надо, — ответила Варя, поглядывая в передний угол. Там в простенке висел портрет Василия.

С портрета Василий смотрел на своих родных каким-то непонятным и словно удивленным взглядом. Удивленным потому, что бровь над правым глазом приподнята. Это у него осталось с юности. Ходил он как-то с ребятами в кедровник шишковать и вернулся с рассеченной бровью. Думали, останется без глаза, но все обошлось благополучно, глаз уцелел. Только в том месте, где была рана, образовался узел, он чуть приподнял бровь.

— Так надо, говоришь, а почему глаза в сторону отводишь? — спросил Фрол Максимович, присаживаясь к столу.

Варя что-то пыталась ответить отцу, но Татьяна Васильевна перебила ее:

— Все утро так-то хмурится, чужими глазами на родной дом глядит…

— Мама!

Глаза матери и дочери встретились. Татьяна Васильевна боялась, что Варя скажет отцу все, что узнала о дезертире от крестной. Характер у Вари известный: как бы не потребовала от отца снарядить облаву. И поднимутся люди с ружьями… Голова у матери ясная, а сердце болит. Василий — дезертир? Страшное это слово — дезертир. А все-таки живой. Надеялась — придет домой. Пусть оборванный, обросший, дикий, как зверь, но все же живой. Этого никуда не денешь. Она приютит его, а если отец не примирится с ним, то поможет Василию укрыться от человеческих глаз. Там, глядишь, все как-нибудь и обойдется… Значит, Варя, должна пока молчать об этом. Но как ей это внушить сейчас, сию минуту, когда отец уже заметил: дочь отводит глаза в сторону, вглядывается в портрет Василия?

Что делать?

Сердце матери сжалось от тяжелого предчувствия. Она горько заплакала.

— Мама, не плачь, что ж теперь плакать, — Варя попыталась успокоить ее.

Фрол Максимович нахмурился. Слезы — кровь души. Плачущий человек всегда вызывал в нем сострадание и боль. Но он не умел утешать. Он даже не пытался остановить слезы жены. Но слова Вари «что ж теперь плакать» насторожили его. Он жил среди людей и, конечно, слышал толки, что в тайге появился дезертир. Больше того, он знал: кое-где судачат, что этот дезертир — Василий. Он принял это как злую, неумную шутку: о Василии есть официальное извещение — он числится в списке пропавших без вести. А фронтовики, вернувшиеся после тяжелых ранений на Громатуху еще летом прошлого года, говорили, что видели Василия в каком-то штабе, что штабные без вести не пропадают, о них всегда высылаются точные сведения — как погиб, где похоронен. Из этих разговоров Фрол Максимович сделал для себя тяжелый вывод — Василий погиб. Другой мысли он не мог допустить. И тут вдруг такие разговоры. Пустая клевета. Кому она нужна? Кто затеял разговор о дезертире в конце войны? Какой дурак теперь побежит с фронта в глубокий тыл? Скоро победа, и возвращайся на Родину со славой и почетом…

И все же Фрол Максимович встревожился. Дочь привезла недобрую весть, и мать боится, как бы она не проговорилась.

— Так, — сказал он, вставая. — Вы пока поговорите тут по душам, а мне надо в партком.

— Завтракать, тятя, — попыталась задержать его Варя.

— Некогда, — ответил он с порога.

— Я зерно принесла, мама суп сварила…

Но Фрол Максимович уже хлопнул дверью.

«Прииск голодает… Василий, Василий… — путались у него в голове мысли. — Сейчас же созову членов бюро, и сами пойдем пробивать дорогу… Неужели Василий сбежал с фронта?.. И откуда столько зла в людях: этакое наплетут… Пока пробивают дорогу, надо как-то помочь голодающим. А что, если обратиться от имени парткома к старателям?»