Когда ты будешь моей (СИ)

Марьяна кивает, но не отводит взгляда от окна. Черт… Черт! Черт… Ну, вот что опять случилось? Что, мать его так, произошло?! Вопросы взрывают мою голову, но я стискиваю зубы и просто еду вперед. Паркуюсь, помогаю ей выйти, вызываю лифт… И все это время Марьяна смотрит куда угодно, но не на меня. И молчит. Вот как прикажете ей помочь, если я даже не знаю, что случилось? Верняк — просто спросить. Но я ведь уже пытался!

— Хочешь поколотить грушу?

— Что? — Марьяна застывает посреди холла с зажатым в руке ботинком.

— Говорю, можем грушу поколотить, если хочешь. Или ты — спать?

Марьяна кусает губы. Складывает обувь в специальный шкаф и пожимает плечами.

— Нет… Груша, пожалуй, сейчас самое то. Дашь мне что-нибудь переодеться?

Невольно настроение ползет вверх. Улыбка растягивает губы. Я таки увижу ее в боксерских шортах. Мечты сбываются…

— Конечно. Иди в зал, я сейчас.

Иду в гардероб, нахожу все необходимое и возвращаюсь в светлую, залитую дневным светом комнату. Марьяна стоит у огромного окна. Протягиваю ей вещи и, не отводя глаз, слежу за тем, как она переодевается. Если честно, я думал, она прогонит меня. Но нет. Кажется, наши отношения и правда вышли на новый уровень.

— У меня здесь нет подходящих перчаток. Придется затянуть потуже мои, но тебе все равно будет некомфортно.

Член в шортах стоит, как обелиск. Хорошо, что я надел свободную борцовку навыпуск. Она немного скрывает мою реакцию.

— Ничего. Как-нибудь переживу.

Я все еще ее не понимаю. И оттого боюсь. Чувствую в ней какой-то надрыв и бешусь, потому что не могу сходу определить его причину. Бинтую ей руки, надеваю перчатки.

— Помнишь о стойке? Вот так… — легонько бью по ноге ладонью, заставляя стать правильно. Еще раз медленно показываю основные удары. И едва успеваю отшатнуться, когда она неожиданно бьет. Не по мне, по груше, но в этом движении столько злости! Отступаю на шаг в сторону, с удивлением и все возрастающим беспокойством наблюдая за происходящим. Это не бокс. Это что-то другое. То, чему я хотел дать выход еще в спортзале. Марьяна колотит грушу, как одержимая. Забыв о стойке, работе ног, забыв вообще обо всем, чему я ее учил. А я стою, опустив руки, и не знаю, как это прекратить, и… надо ли? Может быть, пусть она выпустит это дерьмо? Чем бы оно ни было… От переживаний за неё мне физически плохо. Вместе с ударами с губ Марьяны срываются не то всхлипы, не то короткие вскрики. И мне тоже… тоже хочется заорать. От того, что счастье между нами так зыбко, что я боюсь его в любой момент потерять. От того, что ей плохо! Я же вижу — плохо… А я не знаю, как помочь, как забрать ее боль на себя, и просто смотрю, как эта боль ломает мою девочку, дробит ее хребет в кровавое крошево.

Марьяна бьет в последний раз, вкладывая в этот удар всю свою силу, и, рыдая, повисает на груше. Ее лицо мокрое не только от слез, но и от пота, по щекам растекается лихорадочный румянец. Тяну ее на себя. Целую влажные волосы…

— Ну все, все… Все, моя хорошая…

Она сотрясается от рыданий. Я, наверное, впервые вижу ее такой. Словно ее обнаженную душу вижу. Подхватываю на руки, несу в душ. Раздеваю — она не протестует. Впервые за долгое время она передо мной абсолютно голая. А может… вообще впервые. Но сейчас не до этого совершенно, поэтому я быстро мою ее, обматываю полотенцем и отношу в кровать. Меня все еще тревожит мысль о том, что же, мать его, случилось, но в то же время я понимаю, что спрашивать о чем-то прямо сейчас — глупо и излишне. Поэтому просто шепчу ей какой-то бессвязный бред о том, что все будет хорошо, о том, как люблю её, и тихо радуюсь, что Марьяна не отталкивает меня. Впервые…

— Что ты делаешь?

— Тебе нужно поспать.

— Скоро Полинку забирать.

— Я за ней съезжу. И, наверное, останемся сегодня здесь, да?

Не знаю, слышит ли Марьяна мой последний вопрос, когда я вновь заглядываю в ее лицо — она уже сладко спит. Глажу ее по шелковым волосам. Целую, едва касаясь кожи, и еще долго сижу вот так. Глядя на неё спящую.

Какой-то странный выходит день. На надрыве. Уверен, что после такого выплеска адреналина Марьяна проспит еще очень долго, поэтому, когда мне в голову приходит кое-какая идея, оставляю её со спокойной душой и еду в одно местечко, где мне точно смогут помочь.

Как-то Марьяна обозвала меня показушником. Может, я такой и есть. Не знаю. Я рос в ужасной бедности, и мое желание иметь все самое лучшее, наверное, понятно. В конце концов, я же не украл свои деньги, а заработал их тяжким трудом. И поэтому обручальное кольцо моей девочки должно быть са-а-амым лучшим. Самым, понимаете? А бриллиант — большим и чистым. Нет, просто огромным. На секунду меня тормозит мысль, что, возможно, Марьяна предпочла бы что-то более скромное. Элегантное и респектабельное. Но, хорошенько подумав, я решил — хрена с два. Кольцо выбирает мужчина. И если мне нужно, чтобы оно было видно даже из космоса, что ж, Марьяша… Прости. И уважь моих тараканов. Я ведь не так много прошу, не так ли?