Когда ты устанешь от жизни

Я чуть не взвываю от боли. Мне много не надо, я хрупкая, кожа да кости, за что этот же персонаж прозовёт меня “бухенвальдский крепыш” (услышал же где-то и даже смысл понял, и даже запомнил!). С того самого дня мне не будет прохода. Тычки, пинки, плевки, а порой откровенные избиения. С этим успешно справляется самая хулиганистая часть класса, подначиваемая тем самым мальчишкой из коридора, что дал мне когда-то в плечо. Другая часть откровенно злорадствует и подогревает, мол, дай ей ещё. Остальные презрительно-снисходительно-равнодушны. И я до сих пор не уверена, что там был хоть кто-то, кому меня было по-человечески жаль.

***

– Неужели ей не жаль людей вокруг? Там ведь есть пенсионеры, у которых проблемы с давлением, дети есть. Так только фашисты издевались над людьми в войну. Натуральная садистка, – возмущаюсь я беспомощно бог знает в какой уже раз, понимая прекрасно, что говорю в пустоту, и что от этого ничего не измениться.

В соседнем с нами подъезде живёт отмороженная девица, у которой на горе целой куче народа есть сабвуферы, которые она врубает во всю мощность в любое время суток и долбит так часами нас “по голове”. Она здесь давно, и соседи давно-безуспешно с ней борются, ничего не выходит. “Ну, может, у вас что получится”, говорят они, подписывая коллективную жалобу в прокуратуру, последнюю нашу надежду, поскольку все предыдущие, включая письмо в администрацию Президента, имели лишь временный результат.

С ней просто провели профилактическую беседу, ни штрафа, ничего другого более внушительного. Она, мол, по закону имеет право с 6-ти до 23-х. А если сильно громко, надо вызывать аж из Владимира, чтобы замерили, но они сюда вряд ли поедут. И надо так подгадать, чтобы музыка играла, когда они приедут, и чтоб она открыла дверь, а это сложно. А ночью мы не можем зафиксировать факт нарушения без представителя местной администрации. Ну как мы будем будить администрацию ночью? И вообще, что вы хотите, чтобы мы сделали? И т.д. Отговорки, отписки, отписки исправные, правда, мол, рассматриваем и передаем дальше, и тишина. А нас по-прежнему долбят по голове.

Мы в этом доме новенькие, да ладно бы в доме, в стране. И чёрт меня дёрнул ей богу врюхаться в эту бескрайнюю и бесполезную катавасию под названием “да совершится справедливость, и пусть виновные будут наказаны”. Однако чем дальше я вовлекаюсь в этот процесс, тем очевидней становится, что он оборачивается всё сильнее против меня, что вся эта машина правосудия работает совсем не так, как ей положено. Она наказывает, перво-наперво, не тех, от кого должна защищать, а тех, кто посмел обратиться за помощью.

В 2023-м я получаю последнее письмо от правоохранительных органов, сообщающее о том, что что-то было предпринято по нашей проблеме. Но мне уже всё равно. Я не верю. И рада, что такие письма больше не будут приходить. Себе дороже.

2024-й. СВО полным ходом. На фронте совсем горячо. Гибнет массово враг. Гибнут наши солдаты. Мы призываем к разуму наших врагов-оппонентов. Они нас как будто не слышат и по-прежнему долбят Донецк. А отмороженная девица с сабвуферами по-прежнему долбит соседей по голове. И я по-прежнему не знаю, как всё это совместить.

Глава 7. Гудбай, Америка, или не судите по упаковке

У меня не сходится в голове. Я слушаю этих двоих, и у меня не сходится.

Две молодые американки попросились ко мне на урок, мол, им надо поговорить со студентами. Обычное дело, у разного рода таких волонтёров, особенно из прочно уже обосновавшегося в городе Корпуса мира, у нас на инязе карт-бланш. Студентам иняза категорически показано общение с носителями языка, к тому же многие из них посещают разговорный клуб, организованный этими леди.

Я уступаю им учительский стол и сажусь на заднюю парту. Должно быть, у них какое-то объявление.

Они начинают вещать, и я понимаю, они здесь совсем за другим.

Они здесь затем, чтобы объяснить через наших студентов, то бишь через тех, кто поймёт их наверняка и понесёт это дальше, почему их страна, величайшая, справедливейшая и сильнейшая, как они, безусловно, считали, вот прямо сейчас бомбит злостную, непокорную Югославию.

– Потому что так лучше для всех.

И я, и студенты растеряны, мы не знаем, как реагировать, и просто слушаем молча. Мы, разумеется, в курсе бомбёжек. Телевизор все смотрят. Но нам как-то странно, что кто-то живой, во плоти, с атакующей стороны, захотел прийти на факультет, далёкий от политики, и рассказать нам, зачем они разрушают чужую страну.

Тогда я ещё не особо вникала во все эти геополитики, и говорили они очень складно, вполне можно было принять это к сведению и забыть. Где Казахстан, а где Югославия. Где Югославия, а где США. Я – молодой препод, третий год в профессии. Зачем оно мне?Они виноваты, говорят эти американки, и мы просто вынуждены их наказать.