Я ушел, даже не взглянув на нежный, смущенный взгляд Беатрис. Иначе бы расклеился. Я не мог смотреть ни на кого из них с их лицами, полными надежды на отношения как в настоящей семье.
Выйдя на улицу, я потянулся за фляжкой. Первый глоток выжег часть воспоминаний-снов. Второй глоток, и я почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы Джеймс во время разговора не заподозрил, что несколько минут назад я был на грани срыва.
– Мистер Пэриш, – поприветствовал он, открывая для меня заднюю дверь седана. – Вы готовы, сэр?
– У меня есть выбор? – Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. – Еще один день в цирке.
Моим первым уроком в тот день был английский. Мисс Уоткинс, худая, похожая на мышку женщина с пышными каштановыми волосами и в очках, приветствовала нас, прочитав отрывок из «
– В этом модуле, – сообщила миссис Уоткинс, – мы будем изучать искусство мемуаров. Будете читать произведения великих писателей – Седариса, Джеймса Болдуина, Эрнеста Хемингуэя, Майю Анжелу, Джоан Дидион – и синтезировать искусство письма с особой художественной формой автобиографии.
Я чуть выпрямился.
– Вы будете писать эссе об изученных новеллистах, а также я предоставлю вам возможность рассказать и ваши собственные истории. – Мисс Уоткинс тепло улыбнулась. – Ни чью жизнь нельзя назвать обычной.
После многообещающего начала дня с английского все пошло под откос, а занятия оказались безбожно легкими и бессмысленными. Я пережил этот день, не спалив школу дотла – небольшая победа. Но когда настал черед последнего урока, математического анализа, желудок скрутило от незнакомого ощущения.
После всего, через что мы прошли вместе с моим сердцем, я не мог допустить на нем даже малейшей травмы. Достаточно того, что оно все еще билось. Но, черт возьми, в ту секунду, когда я взглянул на Ривера Уитмора, пульс участился, а по спине пробежали мурашки. Как крошечное напоминание о том, что значит быть живым.
Я снова занял пустое место рядом с ним, пряча забинтованную руку в кармане пальто. Ривер отказывался со мной разговаривать и даже не смотрел в мою сторону, но я чувствовал его настороженность; постукивающий карандаш и дергающаяся нога, как азбука Морзе, сообщали мне, что я проник ему под кожу.
Сорок пять мучительных минут я вел себя хорошо, наслаждаясь близостью Ривера. Его запахом. Древесный аромат одеколона с нотками бензина после автомастерской. Мощное, пьянящее сочетание, которое наводило на неуместные мысли.
Больше, чем обычно.
Я бросил маленький, идеально сложенный квадратик бумаги на стол Ривера.
– Что это за хрень? – прошептал он.
– Блиц-опрос, – ответил я. – Я тебе нравлюсь? Выбери «да» или «нет».
– Ты, черт возьми, серьезно?
– Расслабься. Это мой номер телефона.
Но Ривер не расслабился. Его глаза округлились, а по мускулистой шее пополз настоящий румянец.
– На хрен он мне сдался? – зло спросил он, хотя его голос прозвучал более хрипло, чем мгновение до этого.
– На случай, если понадобится помощь с учебой. Если оценки начнут снижаться, а тебе будет грозить исключение из команды, позвони горячему новенькому парню и попроси помочь тебе подготовиться к тесту, как раз успеешь до большой игры.
Ривер смял бумагу в кулаке, и я подумал, что он сейчас бросит ее обратно в меня.
– Хороший стереотип. Ты умышленно пытаешься вывести людей из себя или это происходит само по себе?
– Я от природы одарен. Некоторые могут сказать, что
Риверу было не до смеха.
Я тяжело вздохнул.
– Послушай, я, очевидно, не силен в этом. Я хочу поговорить с тобой. Извиниться. Но оставляю это на твое усмотрение, – быстро добавил я, когда он начал было протестовать. – У тебя есть мой номер, так что можешь позвонить, если будет интересно узнать, что я хочу сказать. Или если захочешь… поговорить. Обо всем.
Ривер с мрачным выражением лица вертел бумажку в пальцах.
– Или можешь выбросить ее, – предложил я. – Или сжечь. Или написать номер на стене душевой для мальчиков и подписать: «
Ривер уставился на меня так, словно у меня выросла вторая голова, а затем рассмеялся.
– Ты чокнутый.
– Постоянно слышу это слово, – отозвался я, его улыбка заставила и меня улыбнуться.