Когда убьют – тогда и приходите

– Слышала я такие оправдания, – сухо сказала Гортензия Андреевна, – мол, оступился, дал слабину, но искупил потом честной жизнью. А те, кто погиб из-за тебя, им как быть? И другие оправдания слыхала. Ах, я такой весь русский дворянин, воевал не против России, а против проклятых большевиков за веру, царя и отечество. Но убивал-то ты не большевиков, а женщин, детей и стариков, а если попадал на фронт, то братьев своих бил. Предательство всегда предательство, в какие одежды его ни наряжай. Знаете, ребята, я только один раз… Нет, не сочувствовала предателю, но какая-то искорка сомнения возникла, хотя этот офицер нанес нашему флоту колоссальный урон. Это был, безусловно, одаренный разведчик, служивший в штабе Черноморского флота. Когда наши войска оставили Севастополь, он мог эвакуироваться с последним самолетом, но уступил свое место раненым бойцам, остался на тридцать пятой батарее, оборонялся до последнего, но силы были не равны, солдаты взорвали батарею и отошли на мыс Херсонес. Страшные часы провели они там, из последних сил сдерживая натиск немцев, ждали, что за ними придут, а дождались только смерти и плена. Командование не захотело рисковать кораблями и бросило своих солдат. Потом этого офицера предали его товарищи, сообщив немцам, кто он такой и каким объемом секретных сведений обладает, но и тогда он не сдался. Его месяц держали в карцере, но согласился он на сотрудничество только тогда, когда перед ним стали расстреливать матросов, одного за другим. Будешь говорить? Нет? Выстрел. Снова нет? Снова выстрел. Тут мало у кого духу бы хватило. Ну он и рассказал… Наверное, понимал, что своим признанием губит больше жизней, но когда тебе в лицо летят чужие мозги, становится не до арифметики.

Кирилл вздрогнул:

– Не дай бог оказаться на его месте.

– Вот именно. И это единственный враг, которого я не оправдываю, но считаю не мразью и падалью, а человеком, который сломался под чудовищным давлением обстоятельств.

– А вы его сами поймали?

Гортензия Андреевна улыбнулась:

– Что вы! Было б так, я бы сейчас сидела не с вами, а в высоких кабинетах. Его вычислили только через десять лет после войны, официально через родственников, но то, думаю, была легализация оперативных данных. Тоже был человек как человек, только часто переезжал с места на место и все в города, где строились объекты атомной промышленности. Ну дальше, детки, начинается совсем секретная часть, о которой даже я не знаю. Главное, что он не просто скрывался от возмездия, а работал на иностранную разведку, и я боюсь, что Малиновский делает то же самое.

Тут в дверь осторожно постучали. Ирина специально просила Гарафеева не звонить, чтобы не проснулись дети.

Игорь Иванович вошел бодрый, помолодевший, будто только из отпуска. Рассказал, что жена месяц назад родила ему девочку, а теперь и дочка ждет, и скоро он будет весь в младенцах.

Надо же, подумала Ирина, почти год прошел, как Гарафеев заседал у нее, а будто вчера расстались.

По тону Ирины он решил, что у нее нелады со здоровьем, поэтому и примчался так быстро и без вопросов, а узнав, что всего-навсего надо узнать фамилии больных, покрутил пальцем у виска.

– А по телефону нельзя было спросить?

– Нет, молодой человек, нельзя, – вступила Гортензия Андреевна, и Гарафеев скромно опустился на стул. Пока Кирилл наливал ему чаю, Игорь Иванович сказал, что проблемы никакой не видит. Сходит в архив и под предлогом, что для научной работы, выпишет что надо. Скажет местной бабульке, что для диссертации ему нужно сформировать контрольную группу из другой больницы, и пусть докажет, что это не так.

– А вам зачем?

– Так, одну гипотезу проверить. Только, молодой человек, по возможности не говорите, за какой день вам требуются данные.

– Да без проблем.

– И вообще никому не сообщайте, что вы действуете по нашей просьбе.

– Лады. Пусть все думают, что я на старости лет взялся за ум и обратился к научным изысканиям.

Гарафеев повез Гортензию Андреевну домой, и Кирилл с Ириной наконец легли спать. Включив ночник, она хотела дочитать про Мартина Бека, но Кирилл мягко вынул книжку у нее из рук.

Она прижалась к мужу.

Потом лежали, обнявшись.

– Бабка, конечно, люто параноит, но ты будь осторожна, Ира, и никуда не ввязывайся. Меня посылай, если что. И список у Игоря Ивановича я сам заберу для конспирации.

– Хорошо. Принимаешься в игру. Давай спать.

Ирина свернулась калачиком. Было искушение дочитать книжку на кухне, но теплый уют постели и сон победили. Так она никогда и не узнает, чем там у шведов дело кончилось.

«Ничего, Мартин Бек, у нас тут тоже кое-что интересненькое происходит, не хуже, чем у тебя».

Ордынцев переживал странное время, будто сегодня это не только сегодня, но и пятнадцать лет назад, когда он был юн и влюблен.

После работы он шел к автобусу, внимательно вглядываясь в людей, спешащих навстречу – нет ли среди них Кати, бегущей на смену? Просто хотелось посмотреть на нее и улыбнуться, ничего больше.

Он стал заглядывать в оперблок чаще, чем раньше, и загадывал, что если встретит Катю, то весь день пройдет хорошо.