В письме к епископу Игнатию Брянчанинову одна его ученица-инокиня монахиня Мария Шахова сообщает своему духовному руководителю следующее достопримечательное свое сновидение (вскоре после смерти одного из современных «сильных земли»).
«
Без всякого предварительного во сне представления я увидела вдруг перед собою как бы просторную палату, совершенно пустую и без кровли. Посреди нее стоял как вкопанный N, весь нагой, исключая голову, покрытую шлемом из тусклого металла, с полуощипанными перьями. Хотя я признала N по чертам лица и хотя он сохранил свой исполинский рост — это не был человек во плоти, а дух, ищущий какую-то видимую оболочку, какого-то бледного тончайшего тела, подобно тому, как видела в 1849 году, во время тяжкой болезни, душу свою, обнаженную, вышедшею из тела, на которое оглянулась и увидела его лежащим на столе неподвижно, как одежду. А я сама, т. е. мыслящее и чувствующее существо мое было тонко, летуче, неописано легко, но во всем подобие тела. Мне были тогда так же показаны мучения грешных душ, которые я видела, с одной стороны, в темном хаосе, а с другой — в бездне огненной.Странно было явившееся мне привидение! Ноги его были вкопаны выше колен в ледяную прозрачную твердыню и скользили чрез нее.
Я стала понимать лютость этой муки: оцепеняющий, мертвящий холод точно отдавался в моем теле. Изнутри утробы его исходило багровидное, неописанного цвета и жара огнегорящее пламя, испепеленно прожигающее насквозь весь состав, устремляющееся с неимоверною силою, все умножаясь и раздуваясь и не ослабевая, испепеляя неподвижную и несокрушимую жертву свою. От порывов пламени раздувались перья на шлеме. Опущенные руки, казалось, были терзаемы вкупе снизу лютостью холода и около плеч — силою пламени, потому что каждая мука была отдельна: ни холод не разогревался огнем, ни жар не утолялся студеностью. Трепеща всем существом моим (и ныне содрогаюсь в воспоминании), смотрела в ужасе на привидение, и душа моя как бы вступала в общение с его духом. Я начала разуметь и слышать умственно, неисповедимо, как видела и ощущала.
Привидение громовым голосом испускало стоны или, вернее, рыканья из глубины утробы: звуки эти невозможно не только выразить, но и уподобить чему-либо… Ах-а-ах!.. Какие муки!.. А-ах! А-а-ах! Страна моя!.. Ты спасай меня! Терзаюсь! Утроба моя горит… горит! А-а-ах! Леденею, цепенею! Сердце мое точит червь неусыпающий! А-ах! Эти муки лютее всех!
Затем раздавались вопли и рыканья без слов, страшные, оглушительные. Но к большему моему ужасу мне стало открываться умно, за что такая мука терзает мучимого: «блуд ненасытный заковал пол существа моего в тартаре».
Раздирающее утробу пламя — это приговоры мои — казни и убийства. Вопли потрясающие — за вопли от неправедных судов моих. Мука от червя ненасытного, точащего непрестанно сердце мое — за оскорбление святыни, за поругание законов церкви!
Я не в состоянии была вынести далее одолевающего меня ужаса от совершенного сознания духом моим, что это не мечта, не сон, но истинное видение того, что не ведано нам, смертным, в обыкновенном нашем состоянии. Как бы страшась уничтожиться, простерлась душа моя в трепете пред величием Страшного Судии живых и мертвых и начала вопить невыразимо: «Господи Боже! Возьми от меня это нестерпимое видение! Недомогаю к нему! Исчезает дух от ужасного созерцания! Страшусь, страшусь уничтожиться! Господи! Господи, помилуй!» Все скрылось. Осталось одно неизгладимое впечатление ужаса от которого, при воспоминании, стынет кровь в жилах, и не дает оно придать забвению страшное видение. Я пришла в себя в состоянии крайнего истощения всех сил, вся облитая холодным потом».
В ответ на это видение святитель писал между прочим: «Скончавшийся имел против себя одного из сильных исполинов рати супротивной — неведение. При кончине своей он не только не заботился о покаянии, но еще дерзновенно обещал окружающим его смертный одр молиться за всех! Явно уверенный в благоволении к себе Божием, несмотря на жизнь, проведенную в совершенном нерадении о мире с Богом и совестью, среди земного величия и громкой славы. Так способна душа человеческая усвоить в себе ложное мнение о своей праведности, прельщенная почестями и суетною славою при благоденствии земной жизни! Так пагубно самомнение, ослепляющее человека до последних минут существования!»
В заключение своего отзыва богопросвещенный наставник, утверждая писавшую в смирении и покаянии, напомнил своей ученице евангельское изречение: «Иисус сказал им на это: думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все так же погибнете. Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех, живущих в Иерусалиме?» (Лк. 13, 2–4).
И завещал ей присоединить свои моления к молитвам Церкви об упокоении преставившегося.
Загробное состояние самоубийцы