Когда умершие приходят во сне

Появление такого господина, приехавшего не знаю откуда, не знаю зачем и, как слышно, рассчитывавшего остаться жить у нас навсегда, его нелюдимость и особенно набожность — все это заинтересовало меня, и я решился познакомиться с ним каким бы то ни было образом; но познакомиться с ним было довольно трудно.

Прошло лето, вот уже и зима на исходе… Животворные лучи февральского солнца уже начали тревожить ледяную кору земли. Наступила св. Четыредесятница; уныло и редко гудел церковный колокол, призывая на покаяние грешные души, жаждущие очищения, и как-то особенно хорошо отзывались эти удары в душе истинного христианина; вот уже наступил и пяток первой недели, и я, значительно устав за исповедью прихожан, возвращаюсь домой и узнаю, что мне прислана записка от барина: «Прошу вас, незнакомый, но уважаемый батюшка, пожаловать ко мне на квартиру сегодня вечером». Меня очень заинтересовала эта коротенькая записка, и я поспешил отправиться к незнакомому господину.

На мой легкий стук дверь уединенного дома отворилась, и я встретил на пороге помещика с улыбающимся лицом.

— Пожалуйте вот сюда, батюшка, в эту комнату, а я сейчас приду к вам, — сказал он мне и удалился в противоположную комнату.

Комната, в которую я вошел, была маленькая. Стены, обитые фиолетовыми обоями, приняли от времени темный вид. Шторы, опущенные на окна и не пропускавшие света в комнату, делали эту маленькую каморку какой-то мрачной. Впереди стояло резное Распятие, а пред ним лежал разложенный молитвенник; на столе пред диваном лежало Евангелие в русском переводе, несколько духовных журналов, огромный искусственный череп и кое-какие бумажки. Я походил несколько времени по комнате и уселся в кресло в ожидании хозяина.

— Здравствуйте, батюшка, — сказал наконец он, входя в комнату и подходя ко мне под благословение.

— Здравствуйте, — отвечал я, благословляя его.

— Извините, пожалуйста, что побеспокоил вас в такую пору — теперь уже 11-й час, и вы, быть может, уже скоро хотели ложиться спать…

— Помилуйте… К чему такие извинения, — отозвался я. — Мне как человеку будет очень интересно познакомиться с вами, потому что здесь нет никого, с кем бы можно поговорить о чем-нибудь серьезном. Потом, как пастырь я должен по своей обязанности прийти к вам, потому что, быть может, вам нужен я как пастырь, как врач духовный…

— Именно так: вы мне нужны, как врач… Мне нужно ваше поучение, ваше теплое, сочувственное, наставительное слово.

— Очень, очень рад, что могу послужить вам! Прошу говорить все, что есть у вас на душе; мое дело разделять все нужды пасомых, врачевать их раны и приводить к Отцу Небесному…

— Благодарю, благодарю вас, батюшка… так позвольте попросить у вас внимания и терпения для выслушивания рассказа моей короткой, но дурной жизни. Когда вы узнаете ее, то лучше вам будет предписывать то или другое средство для моего врачевания.

Отец мой, — начал молодой человек, — был мелкопоместный помещик. В деревне мой батюшка имел большой дом, в котором он постоянно жил и в котором я получил первоначальное воспитание. Мой батюшка был дома почти постоянно и вместе с матушкой старался вложить в меня начала всякого добра и христианского благочестия. Оба они любили рассказывать мне разные священные истории, и часто, бывало, слушая эти рассказы в продолжение долгого зимнего вечера, я так и засыпал, где сидел. И, Боже мой, какие сладкие сны тогда грезились мне! Все, что я ни слышал в этот вечер, отражалось у меня во сне, и в моем детски невинном воображении, как бы в тумане, проносились дорогие священные образы из рассказов родителей. Вот как теперь вижу — Спаситель в терновом венце, обагренный кровью, висит на крестном древе. Его глаза полны любви, и Он просит Бога Отца отпустить мучителям: «ибо не видят, что творят!» И Божия Матерь — как теперь вижу — стоит при Кресте, с бледным лицом, полная беспредельной любви к страдающему Сыну, и сколько муки и страдания выражается в Ее очах! Все эти сны наполняли мою душу неизъяснимым блаженством, и на моем лице изображалась какая-то неземная улыбка, как говорила моя добрая мать. И сколько радости было у родителей, когда они любовались мной у моей кроватки: «с Ангелами беседует», — говорили они. Тихо, плавно текла моя жизнь, и я был примерный ребенок. Я молился, и моя детская молитва была искренна, усердна и тепла; хорошо жилось тогда, и нельзя без радостного замирания сердца вспомнить теперь об этой детской жизни. Но не всегда же должна была продолжаться эта блаженная жизнь: мне исполнилось 10 лет, и я поступил в одно из средних учебных светских заведений.