Когда умирает свет (СИ)

Лампы над головой погасли, а тусклый свет, наполнивший комнату размытыми тенями, исходил только от маленького ночника, закрепленного на столе.

Пространство вокруг будто погрузилось в темно-серую дымку, где все было не тем, чем казалось на самом деле.

Подняв руку, я долго рассматривала собственные пальцы, нечеткие линии запястья, узкую размытую ладонь.

В голове пульсировала раскаленная кровь и вертелись вопросы.

Сотни, тысячи, и все — без ответа. А когда я закрывала глаза, то сразу перед мысленным взором всплывала тень Альханда — разорванная, поднявшая руку в немом прощании.

Они там все погибли?

Разум города не смог справиться с осознанием, что никто не позволит ему освободиться, и в отчаянном рывке погубил и себя, и своих детей?

Это… несправедливо…

— Мне очень жаль, но…

Альханд был прав. Я ничем не отличалась от них и при любом раскладе выбрала бы жизнь.

Из этой ситуации просто не было другого выхода.

Никакого.

Почему же тогда так паршиво на душе?

Отвернувшись к стене, я рассматривала серую поверхность и бездумно выводила на ней невидимые узоры.

И не сразу услышала, как за спиной отъехала в сторону дверь каюты. Повернулась я только, когда пискнул замок блокировки.

Карлос стоял у выхода и, скрестив руки на груди, сверлил меня пристальным взглядом. Я видела, как тяжело поднимается и опадает его грудь, что отдавалось во мне непроизвольной дрожью.

Он был в мягких спортивных штанах и простой черной майке. Совершенно, бессовестно доступный для прикосновений. Никакой брони, ремешков или защитных ботинок, отчего горло сдавило и в груди стало совсем тесно.

Он медленно шагнул к кровати. Замер, оглаживая взглядом.

— Я хочу спать с тобой, — в словах — веселье и напоминание.

О том дне, когда мы впервые столкнулись в его палатке.

Вечность назад.

Я отодвинулась к стене, освобождая место, и похлопала по матрасу:

— Usted dir'a.

Насмешливый ответ — как раз в тон Карлосу, хотя внутри все обмирало в ожидании и скручивалось огненными клубками.

Мужчина мягко опустился на койку, и я даже не успела понять, что произошло, как оказалась под ним, прижатая к матрасу горячим телом.

— Оттавия, — уха коснулось теплое дыхание, отчего по коже побежали мурашки и захотелось быть ближе, прижаться сильнее, ощутить себя защищенной, в его власти.

Острые зубы прикусили кожу на плече, а крепкие руки обвили и впечатали в себя с такой силой, что ребра чуть не затрещали.

Приподнявшись, Карлос так серьезно на меня посмотрел, что я невольно застыла, переполненная чувствами, смущенная его взглядом и прикосновений.

— Я люблю тебя, — выдохнул он и положил ладонь мне на живот. — Вас обоих.

— Как честный мужчина, ты должен будешь на мне жениться.

Прикрыв глаза, Карлос ухмыльнулся.

— Ты посмотри, как она заговорила! Раньше с первыми лучами бежала из моего дома, теряя штаны, а тут вспомнила про брак. Ты ведь понимаешь, что, как только на этом тонком пальчике появится кольцо, сбегать тебе никто больше не даст?

— Ты знал, что на Цаугере ведутся раскопки?

Карлос на секунду замолчал.

Знал, конечно. Глаза не умели лгать.

— Вот и ответ, — коснувшись его груди, я пробежала пальцами по мягкой ткани майки и потянула ее вверх, мечтая избавиться от одежды, чтобы свободно водить ладонями по горячей смуглой коже. Подхватив мое движение, Карлос отбросил майку в сторону. — Ты специально выбрал этот мир и не шутил, когда обещал найти мне подходящее место. Хоть я до конца и не верила.

Наклонившись, он коснулся моих губ.

— Я бы тебе не соврал.

Ничего больше он мне сказать не дал, остервенело избавляя меня от одежды, исцеловывая каждый дюйм тела снова и снова, заставляя вспоминать, каким яростным и диким может быть, когда дело касалось удовольствия.

Спустя несколько часов, когда не осталось уже сил ни кричать, ни даже двигаться, я уютно растянулась на его груди, прислушиваясь к стуку большого сердца под щекой. Теплая ладонь перебирала влажные пряди на моем затылке, и этот момент времени и состояния захотелось запечатать в душе на веки вечные.

Чтобы, когда станет тоскливо или одиноко, доставать его из пыльного сундучка воспоминаний и вертеть в руке, рассматривая со всех сторон.

Оставалось только молиться, чтобы таких воспоминаний-сокровищ становилось только больше.

***

Семь лет спустя…

— Мама!

Кудрявый разноцветный вихрь ворвался на веранду и едва не сбил меня с ног.

— Осторожнее! — вскрикнула я, пытаясь удержать ящик с инструментами, но тщетно: бахнувшись на пол, он раскрылся — и все содержимое со звоном разлетелось в разные стороны.

Лима прижала ладошки ко рту и виновато посмотрела на дело рук своих. В ее глазах читалось такое искреннее сожаление, что я совсем не могла злиться.

— Прости, — пролепетала дочка и бросилась собирать все в ящик. — Я сейчас все сделаю.

В полной тишине мы укладывали обратно мои инструменты, а на задний план отошло и раздражение, и неловкость за то, что я в очередной раз опаздываю на раскопки. Погладив дочь по голове, я не могла не подумать о том, что время летит слишком быстро.

Семь лет назад Бальтазар и Клара высадили нас на Цаугере с заверением, что Берта скоро с нами свяжется.