Когда умирают боги

Она была старше Гендона на пять лет, и в нежном возрасте, когда ей только исполнилось восемнадцать, вышла замуж на наследника герцога Клейборна, поразив все светское общество своей женской ловкостью, ибо бывшая леди Генриетта Сен-Сир не могла похвастаться привлекательной внешностью даже в молодости. У нее было такое же, как у Гендона, широкое мясистое лицо, бесформенная фигура и та же воинственная привычка сверлить собеседника взглядом, лишая его спокойствия. Герцогиня из нее получилась великолепная.

— А я как раз собралась на званый вечер к Ситонам, — сказала она, опираясь на трость с серебряным набалдашником, которую носила главным образом для форса. — По моим подсчетам выходит, что Клейборна нет в живых ровно два года и шесть часов. Я подарила этому мужчине четверых детей, пятьдесят один год брака и два полных года траура. И теперь я намерена радоваться жизни.

— Я и не подозревал, что ты когда-либо делала что-то другое, — сказал Себастьян, последовав за ней в гостиную.

Герцогиня, довольная, рассмеялась.

— Налей мне вина. Нет, не эту бурду, — сказала она, когда он потянулся к графину с наливкой. — Портвейна.

Она с удовольствием пригубила вино и уставилась на племянника неподвижным взглядом поверх бокала.

— Итак, что там Гендон рассказывает, будто ты ввязался в расследование смерти той бедняжки в Брайтоне?

Себастьян чуть не поперхнулся.

— Когда это ты успела повидать отца?

— Сегодня, на Пэлл-Мэлл. В Лондон вернулась вся компания — Персиваль и Гендон, Принни и Джарвис, и даже этот смехотворный граф де Лилль, как он себя называет. Хотя мне не понять, как можно считаться законным королем Франции, если у тебя даже не хватает ума назваться Людовиком Восемнадцатым. В общем, Принни, похоже, в таком потрясении от того, что случилось в Павильоне, что врачи посоветовали ему покинуть Брайтон на какое-то время. Хотя, конечно, вряд ли ему удастся отдохнуть в Карлтон-хаусе со всеми этими приготовлениями к грандиозному балу, который он устраивает на следующей неделе. Вообрази! Закатывать пир, чтобы отпраздновать вступление в регентство. С тем же успехом можно было устроить праздник по поводу сумасшествия прежнего бедного короля. Я не собираюсь идти туда.

Себастьян хорошо знал, что это пустая угроза. Большой праздник принца-регента наверняка станет самым значимым светским событием целого десятилетия. Тетушка Генриетта ни за что бы не пропустила подобного мероприятия.

Герцогиня замолчала, переводя дыхание, и снова приложившись к бокалу, что дало возможность Себастьяну вставить слово:

— Скажи, тетушка, а что ты знаешь о леди Гиневре? В ее живых голубых глазах сверкнула искорка.

— Так вот почему ты здесь? Хочешь узнать, не скрывало ли бедное дитя какую-нибудь отвратительную тайну?

— Свою или чью-то.

— Что ж, дай подумать… — Тетушка уселась в уютное кресло возле камина. По отцовской линии ее происхождение безупречно. Он был граф Ателстон. Один из Лекорню. Его род восходит к самому Вильгельму Завоевателю.

Себастьян улыбнулся. Умная, язвительная, безудержно любознательная, тетушка Генриетта была настоящей великосветской львицей. Двухлетний траур не помешал ей быть в курсе всех новостей. Ей вообще ничто не помешало бы, кроме собственной смерти.

— А что насчет матери?

Тетушка Генриетта нахмурилась.

— О ней мне известно не много. Кажется, она была второй женой графа. Или третьей? В любом случае, она прожила с ним недолго, он даже не успел представить ее в Лондоне.

— Господи, да сколько жен у него было?

— Пять. Этот человек — Синяя Борода, да и только. Первые четыре жены умерли при родах. К тому же они дарили ему одних девчонок. Вот почему, наверное, он все время женился. В конце концов его попытки не остались безуспешны. Новому графу, кажется, лет десять.

Себастьян вспомнил оживленную, остроумную молодую женщину, с которой познакомился на званом обеде у отца. Каково ей было, подумал он, расти в семье, где мачехи чередой сменяли одна другую, а отец отчаянно ждал сына?

— Леди Гиневра начала выезжать в свет в том же году, что и старшенькая у Эмили, — продолжала тетушка, скорбно поджав губы при упоминании свой дочери Эмили.

Дело в том, что герцогиня до сих пор не могла простить дочь за то, что та совершила огромную глупость — не за того вышла замуж.

— Она стала событием сезона — я имею в виду леди Гиневру, разумеется, а не старшенькую Эмили. К сожалению, бедное дитя слишком похожа на Эмили, так что у нее не много шансов на удачную партию, даже имей она хорошее приданое, чего, естественно, у нее нет. Не то что Гиневра! Она превратилась во всеобщую любимицу. Денег за ней, правда, тоже давали маловато, зато девушка была настоящий бриллиант чистейшей воды, притом очень бойкая. Некоторые, вероятно, находили ее чересчур своевольной, но лично я терпеть не могу неискренних жеманных девиц, которых ныне так много развелось.

— Ее имя не связывали с каким-нибудь скандалом?

— Ни об одном не слышала.

— Неужели? Красивая, бойкая женщина двадцати одного года, вышедшая за больного старика шестидесяти семи лет? И даже намека не было на молодого любовника?