Когда умирают боги

— Да.

— Как давно тебе об этом известно?

— С того самого лета.

Он кивнул, словно она только что подтвердила его подозрения.

— А Гендон?

— Разумеется, он тоже знает. Знал с самого начала. Он сам помог все это организовать.

Она увидела в глубине этих странных звериных глаз проблеск… чего? Изумления? Боли?

— А почему мне не сказали?

Аманда зловеще улыбнулась.

— Предлагаю тебе спросить об этом у Гендона.

Не часто Себастьян позволял своим мыслям вернуться в прошлое, в то далекое лето, когда ему не было и двенадцати лет. В те дни стояла немилосердная жара, на голубом небе сияло палящее солнце, превращая урожай на полях в пыль. Колодцы, дававшие воду сотню лет или больше, высохли до дна.

Весну и лето графиня Гендон провела в родовом имении в Корнуолле. Мать любила Лондон, любила оживление, царящее в политических салонах, как и бесконечную череду балов, званых обедов и поездок по магазинам — обычные занятия для большинства женщин. Но Гендон считал Лондон нездоровым местом для жены и детей, особенно в душную пыльную пору. Пусть его самого государственные дела не отпускали из Уайтхолла и дворца Сент-Джеймс, но в тот год он настоял, чтобы супруга отправилась в Корнуолл, куда с ней поехали Себастьян и его брат Сесил, вернувшиеся из Итона.

Себастьян попытался вспомнить, чем занималась Софи в то лето, но помнил лишь, как бегал вместе с Сесилом по полям и лесам, как, нарушая запрет, плавал в бухточке под скалами. В его воспоминаниях она почему-то всегда держалась поодаль — эдакая далекая всадница на гнедой полукровке. Ему ясно запомнилось только одно чаепитие на залитой солнцем террасе и улыбка Софи — яркая и в то же время какая-то… отстраненная. А потом, в июле, семейство уехало на месяц в Брайтон.

Софи обожала этот городок, наслаждалась концертами и балами. Но в тот год даже в Брайтоне было пыльно и жарко, по улицам бродили толпы людей, жаждавших вырваться из душных, нездоровых помещений. Гендон ворчал, что Брайтон стал таким же шумным и отвратительным, как Лондон, и грозился отослать графиню с сыновьями обратно в Корнуолл. Графиня то бунтовала, то плакала, умоляя позволить ей остаться.

И они остались, пока не наступило утро в середине июля, когда брат Себастьяна Сесил проснулся в лихорадке. К вечеру он уже впал в беспамятство. Из Лондона вызвали лучших докторов. Они качали головами, прописывали каломель и кровопускание, но состояние Сесила продолжало ухудшаться. Через два дня он умер, а Себастьян стал новым виконтом Девлином, единственным сыном и наследником своего отца.

Последующие несколько недель были наполнены громкими голосами и злыми обвинениями. В обществе сына Гендон хранил странное напряженное молчание. Могло показаться, что он никак не может понять, почему судьба забрала его первых двух сыновей и оставила только младшего, совершенно не похожего на отца.

Для Себастьяна те дни остались смутным болезненным воспоминанием. Но он вполне четко помнил то солнечное утро, когда Софи Гендон отправилась с друзьями на обычную прогулку, не предвещавшую ничего неожиданного.

С этой прогулки она так и не вернулась.

Боль того утра подогревала гнев Себастьяна, когда он поднимался по ступеням отцовского дома на Гроувенор-сквер.

Он нашел Гендона в вестибюле. Отец направлялся к лестнице. На графе были бриджи, сапоги, в руке он держал кнут — он явно только что вернулся после утренней прогулки верхом.

— В чем дело? — спросил он, бросив на Себастьяна взгляд.

Себастьян пересек вестибюль и рывком открыл дверь в библиотеку.

— Нам нужно поговорить с глазу на глаз.

Гендон замялся, но все же отошел от лестницы.

— Ладно. — Он прошел в комнату и швырнул кнут на письменный стол, Себастьян тем временем закрыл дверь. — Итак, что случилось?

— Ты когда собирался рассказать мне правду о матери?

Гендон резко обернулся, на лице его читалась сдержанная настороженность.

— О какой правде ты говоришь?

— Черт возьми! — невесело хохотнул Себастьян. — А разве их несколько? Я имею в виду правду о том, что произошло семнадцать лет тому назад в Брайтоне. Или лучше сказать, чего не произошло. Она все еще жива? Или ты не знаешь?

Гендон стоял неподвижно, словно тщательно взвешивал ответ.

— Кто тебе рассказал?

— Какая разница? Ты сам должен был мне все рассказать… задолго до того, как я спросил об ожерелье.

Гендон с шумом выдохнул.

— Я боялся.

— Чего?

Граф вынул из ящика стола трубку и неспешно набил табаком, умяв его большим пальцем.

— Она жива, — произнес он через минуту. — Во всяком случае, была жива в прошлом августе. Каждый год она пишет моему банкиру письмо, в котором кратко перечисляет основные политические и военные события предыдущих двенадцати месяцев. Как только мы получаем доказательство, что она все еще жива, я высылаю ей ежегодное содержание.

Себастьян вдруг почувствовал, как внутри у него все дрожит. Он сам не понимал, что происходит: семнадцать лет он считал Софи мертвой, но, узнав, что она жива, он испытал то ли облегчение, то ли эта новость лишь разожгла его ярость.

— Ты платишь ей? За что? Чтобы она держалась подальше?