Когда Венера смеется

— В одном из городков на холмах, расположенных на дальнем склоне Везувия, в нескольких милях от Путеол. Это отняло много времени. Сперва мне пришлось разыскать хозяина борделя, купившего партию рабынь, в которой была и Зотика. Тебе когда-нибудь приходило в голову, сколько там подобных заведений? Один за другим они говорили мне, что никогда не видели Зотику, и даже за эти сведения каждый хотел получить мзду, и, даже получив ее, они, казалось, лгали мне, просто чтобы выразить свое презрение. Наконец я нашел человека, который ее приобрел. Но она оказалась бесполезной для него, сказал он. «Более чем бесполезной — никто не хочет девушку, покрытую шрамами, — сообщил он мне, — даже самые последние бедняки». Кроме того, она стала дикой.

— Дикой?

— Это он так выразился. Думаю, человек его положения привык мерить рабынь мерками, которые большинству из нас незнакомы или бывают знакомы нечасто. Ее разум повредился. Может быть, она всегда была помешанной, я не знаю. Полагаю, что поначалу в доме Копония с ней обходились хорошо, хотя остальные рабыни не очень-то ее жаловали. Затем появился Дион. Девушка была невинной, наивной, может быть, даже девственницей. Она, видимо, и понятия не имела, какие планы строил насчет нее Дион. Она не могла понять, почему он наказывает ее, тогда как она не знала за собой никаких проступков. Поначалу она молчала о том, что происходит, слишком боялась Диона, чтобы протестовать, слишком стыдилась, чтобы рассказать кому-нибудь. Когда она наконец стала жаловаться другим рабыням, некоторые из них пытались вступиться за нее, но Копоний не хотел занимать себя этим. Затем, после того как Диона убили, Копонию было не так-то просто от нее избавиться. С тех пор девушку продавали с рук на руки, ее оскорбляли, с ней плохо обращались, ею пренебрегали. Должно быть, все это было просто кошмаром, от которого она никак не могла проснуться. Разумеется, это как-то сказалось на ее разуме. Порой она бывает в полном рассудке, а порой… ну, ты увидишь. Так что теперь в качестве рабыни она не годится ни на что. Когда я наконец отыскал ее, она жила в полях, за какой-то сельской усадьбой. Хозяин усадьбы купил ее, чтобы она помогала на кухне, но оказалось, что она не способна даже на это. «Эта девушка умеет только кусаться и царапаться, — сказал он мне. — Она кусается и царапается без всяких причин, словно египетская кошка. Даже побои не могут усмирить ее». Никто в округе не хотел купить ее, так что нынешнему ее хозяину ничего не оставалось, как предоставить ее самой себе, подобно слишком старым или покалеченным рабам, которые сами заботятся о пропитании. Мне даже не пришлось платить за нее. Достаточно было отыскать ее и заставить поехать со мной. Я думал, что завоевал ее доверие, но даже тогда она дважды пыталась убежать — в первый раз около Путеол и второй — возле самого Рима сегодня утром. Теперь видишь, почему я так долго добирался домой. А я еще думал, ты послал меня по легкому делу, папа!

— Если девушка рассказала тебе все, что нам нужно, может быть, стоило ее отпустить?

На лицо Экона опять набежала тень.

— Нет, папа. Я бы не смог повторить тебе ее историю. Мне пришлось вернуть ее в Рим, чтобы ты услышал все сам.

Менения ждали нас у дверей, скрестив руки на груди, с необычно угрюмым для нее лицом. Я подумал, она сердится на Экона за то, что он, едва успев завезти домой рабыню, тут же бросился разыскивать меня — молодые жены обычно ожидают большего внимания от мужей, вернувшихся из поездки домой. Затем я понял, что ее рассерженный вид предназначался мне. Что я натворил, кроме того что поссорился с женой и не явился домой ночевать? По идее Менения пока еще не могла узнать об этом — или могла? Временами мне казалось, что земля под городом испещрена тайными туннелями, по которым день и ночь взад-вперед бегают вестники, перенося новости между женщинами Рима.

Экон запер девушку в небольшой кладовой за кухней. При виде нас она спрыгнула с деревянного сундука, на котором сидела, и в страхе прижалась к стене.

— Думаю, она испугалась Белбона, — сказал Экон.

Я кивнул и выслал его из комнаты. Девушка расслабилась, но лишь немного.

— Тебе нечего бояться. Я ведь тебе уже говорил это, верно? — сказал Экон голосом скорее безнадежным, чем успокаивающим.

В лучших обстоятельствах рабыня Зотика могла быть по крайней мере достаточно миловидна. На мой вкус, она была слишком молода, худа и костлява, как мальчишка, но высокие скулы и черные брови выдавали в ней нежное женское начало. Но теперь, с давно немытыми и торчащими во все стороны волосами, с темными кругами под глазами, ее трудно было представить себе в качестве предмета чьего-либо желания. Определенно, ей нечего делать в борделе. Она больше похожа на тех скрытных, заброшенных детей, которые рыскают по улицам города в поисках пищи и бегают стаями, как дикие звери.

Экон вздохнул.

— Ты что-нибудь ела, Зотика? Я велел жене накормить тебя.

Девушка замотала головой.

— Я слишком устала, чтобы есть. Я хочу спать.

— Я тоже. Скоро ты сможешь поспать. Но теперь я хочу, чтобы кое-кто поговорил с тобой.